Отъезд добровольцем на СВО Когда вы решили, что не можете оставаться в стороне? — Я с 2014 года часто смотрел и слушал передачи про Донбасс. Я понимал, что в действующей армии найдутся люди лучше, моложе, опытнее меня. Я трезво оценивал свои силы, наблюдал со стороны, сочувствовал. Чтобы как-то приобщиться к делу, я участвовал в сборе гуманитарной помощи. В тот сентябрьский вечер, когда наш президент по телевизору объявил о начале мобилизации, я понял, что у меня появился шанс. В эти дни я находился в отпуске. Мы с женой были в деревне. В первые дни мобилизационное предписание получил мой свояк Евгений. Мы с ним женаты на родных сестрах. Я понял, что не прощу себе, если он пойдет, а я останусь дома. Свою жену я начал готовить, что уйду на СВО, в тот же вечер, когда понял, что мне пора. «Дорогая, меня призовут на пятый день», – сказал я ей. Она мне со смехом ответила, что я уже старый, так как объявляли мобилизацию до 35 лет. Я ей сказал, что у меня очень редкая военная специальность. Она не приняла это всерьез. Я взял мешок и накидал туда необходимые в быту на войне вещи. Она посмотрела, посмеялась и как бы успокоилась, когда я этот мешок демонстративно закинул подальше в гараж. Когда у жены закончился отпуск, я отвез ее на работу, но с собой в багажник машины тихонько положил свой мешок. Приехал в военкомат, очень волновался, возьмут или не возьмут меня. Там обрадовались, когда узнали, что я доброволец. Я назвал возраст и замер, но мне сказали, чтобы я проходил. В военкомате таких добровольцев старше 40 лет стояло человек 30. Через десять минут вышла женщина из кабинета и вручила мужичкам предписания, а мне сказала, что я свободен и не подлежу призыву, так как я – ценный специалист на металлургическом комбинате. Я очень расстроился, так как на срочной службе в 90-х годах два раза уезжал на войну и не доехал. Это был уже в третий раз. Я сунул военный билет обратно в карман, сделал два шага к выходу и спрашиваю эту женщину: а что сделать можно? «Если вы сможете снять с себя бронь на «Северстали», то можно», – протянула она. Я прыгнул в машину, махнул через весь город до военно-учетного стола на работе, купил по пути шоколадку и попросил снять с меня бронь. Она заплакала, сказала, что я за это утро у нее второй уже такой, потыкала пальчиком в компьютер и сняла бронь. Я, счастливый, лечу в военкомат, нахожу эту тетушку. Она посмотрела в компьютер, убедилась, что брони уже нет, и выписала мне повестку. Но я попросил три дня для улаживания личных дел: машину помыть, с друзьями попрощаться, рюкзак все-таки наполнить как следует, поставить в известность жену, мать, дочку. Они выписали повестку на 3 октября, но по факту получилось на 5-е. Когда пришла жена с работы, то я ей говорю, что у меня повестка как раз на тот самый день, про который мы и говорили. Она села, заплакала, но жену я быстро убедил. Она знала, что я не смогу усидеть на месте. Самое сложное было убедить мою 71-летнюю маму. Со стороны матери, конечно, были упреки. Я ей сказал, что был воспитан на примерах ее родителей, которые воевали в Великую Отечественную войну. Напомнил ей, что у нее брат, мой дядька, служил в Афгане. С трудом, но мать я убедил. Мой дед, как и я по специальности, был военным водителем. Он эвакуировал детишек по Дороге жизни. Он туда вез хлеб, а обратно целую машину детей. Когда взрывалась бомба и машина опускалась под лед, то он нырял за детьми и вытаскивал их. Бабушка была регулировщицей на Ладоге. Она дошла до Берлина, а дед закончил войну в Кенигсберге. Нас направляли на учебу, которая была организована в Костроме. В день икс, когда мы подошли с вещами на призывной пункт и я уже рюкзак закинул в автобус, вдруг у жены зазвонил телефон. Ей дозвонился главный менеджер по кадрам «Северстали». Она передала мне трубку: «Владимир Викторович, вам что, выписали повестку? И вы сейчас уезжаете?» Я ответил утвердительно. На что он приказал мне немедленно вылезать из автобуса, забирать вещи и ступать домой. Я его спросил, в чем дело, и напомнил, что я в отпуске. Он спросил, точно ли я хочу уехать на СВО. Я ответил, что да. В ответ он сказал: «Ладно, мы вас достанем и в Костроме». Он положил трубку, а я выдохнул. В Костроме я всех своих будущих однополчан предупредил, что если кто-нибудь будет спрашивать Беляева Владимира Викторовича, то отвечайте, что его нет – он ушел собирать грибы или к доктору, куда угодно. В Костроме меня один раз попытались разыскать, но в итоге спросили меня самого, есть ли среди вас такой. Я честно сказал, что нет. Себя не выдал и благополучно затерялся в той зеленой массе. На медосмотре мне тоже повезло. У меня было опасение, что я не проскочу из-за последствий сложного перелома ступни. У меня были сломаны четыре кости, поэтому прыгать с высоты мне было больно на тот момент. После трехнедельной учебы нас погрузили в воинский эшелон, и через двое с половиной суток мы добрались до пограничного поселка Коренево и приступили к усилению обороны госграницы. Служба на границе Как началась служба? – До границы было 400 метров. У нас было боевое задание не допустить прорыва диверсионных групп на нашу территорию. Мы копали сами себе опорники. У нас было 15 опорных пунктов, перекрывавших наиболее опасные и незащищенные места госграницы между пограничными укреплениями. Через полгода наш батальон поменял дислокацию, и снова строили линию обороны с нуля. За все время пребывания нашего 380-го полка ни одна диверсионно-разведывательная группа не смогла пересечь госграницу. Попытки были. Границу постоянно щупали. У вас был позывной «Дядя Вова». Почему именно такой дали? — Такой позывной появился у меня в процессе службы на СВО. Изначально мне придумали позывной «Доцент», когда ребята узнали, что у меня высшее образование. Но он был недолго. Как только мы приехали в приграничье, довольно быстро меня стали называть «Дядя Вова». Я во время решения разных бытовых вопросов помогал ребятам постоянно, и меня сначала один из молодых уважительно начал называть «дядя Вова», потом подключился второй-третий. Очень быстро позывной «Доцент» забылся. Однажды я подсказал ребятам, как исправить подбитые накаты – бревна в траншее, которые были разбиты снарядом. Чтобы выполнить эту задачу, они планировали снять метр земли, убрать подбитые бревна и сверху положить новые, все засыпать и затрамбовать. Это было опасно. Я предложил им добраться до бревен из-под земли: взять два домкрата, поднять разбитые бревна из траншеи и завести на это место новое бревно. Затем связать это все проволокой, закрепить скобами и с другой стороны завести новое бревно. Таким образом, мы ничего не портим сверху и сами работаем снизу в безопасности. Ребята так и сделали. Наверх выходить все равно приходилось. И вот в очередной раз, когда они вышли, то услышали выход, то есть выстрел был из миномета, и успели соскочить, потому что были не так далеко от входа в траншею, благодаря чему остались целы. Если бы они работали в той точке, где было разбито, они бы не успели. Вечером следующего дня они приехали в подразделение, где я жил. Это в четырех километрах от них. Поблагодарили и пожали мне руку. Вот это было очень приятно. Как спасались от дронов Вы находились близко к границе, где летали дроны. Как с ними справлялись? — Там постоянно висел дрон, но БПЛА были не в таком количестве, как сейчас. Если бы были в таком количестве, как сейчас, то мы бы с вами не разговаривали. Я был водителем командира батальона. Его машина – это первая мишень на передовой. Если летит дрон-разведчик, то он близко не подлетает, у него задача другая – вычислить координаты и навести либо артиллерию, либо миномет. Дроны, которые переносили взрывчатые вещества, в большом количестве появились позже. От дрона-разведчика никак не скрыться. Он может разогнаться под сотню. При этом машина едет по дороге либо по полям, а дрон по кратчайшему пути летает. Чтобы спрятаться от него, надо максимально быстро заехать в укрытие, в капонир и сетку накинуть. Я никогда не ездил и не ставил машину в одно и то же место. Дроны высматривали и следы на дороге. Даже в блиндажах на СВО поздравляют с днем рождения. Сослуживцы вручили на юбилей памятный подарок с гравировкой У нас был случай, когда нам надо было определить позицию для двух противотанковых пушек, которые были переданы нам в усиление. Нужно было их расставить так, чтобы и хохлы их не спалили, и нашим было удобно. И мы поехали на рекогносцировку, то есть это осмотр местности. Мы поехали двумя машинами: я с комбатом и командир гаубичного дивизиона со своим водителем. Нам, водителям, была дана команда замаскировать машины в конце лесополосы. При этом поле все вспахано и, когда передвигаешься, следы остаются. Мы с водителем посмотрели то место, где предполагалось замаскировать машины, и я предложил сдать назад метров на 200 по своим же следам и замаскировать в другом месте. Мы раздвинули кусты и загнали машины. Затем снова сомкнули ветки. Сломанной веткой успел я затереть наши следы въезда в это место. Только мы это успели сделать, как сразу же полетела птичка – дрон-разведчик. Он снизился в том месте, где бы мы находились. Потом улетел в начало, посмотрел следы нашего подъезда к этой лесополосе, повисел, пожужжал там пару минут, и буквально через несколько секунд начался обстрел именно вот той части лесополосы, где мы могли стоять. Если бы мы не сомкнули кусты, я бы тоже с вами не разговаривал. О чудесах — Я иногда возил продукты и немного боеприпасы на КамАЗе. В конце года мы развозили новогоднее продовольствие на наши опорники. Возвращаясь с опорника, я проехал по мине. Фугас был на радиоуправлении, полагаю. Следом через 20 минут после меня по моим же следам пошел пограничный бронетранспортер, который был взорван хохлятскими диверсантами, которые пробрались на нашу территорию под видом местных жителей. Если бы они знали, что я на КамАЗе весь продовольствие на 400 человек, то ущерб был бы немаленьким. Еще одна история произошла 2 января 2024 года. Был очень сильный обстрел наших позиций в селе Троицкое. Мы туда приехали с замполитом, я спрятал машину, и мы пошли смотреть повреждения наших укрепленных позиций. Я отошел от машины, потому что во время обстрелов водителю нельзя находиться с ней рядом, чтобы не пострадать. Я, прогуливаясь вдоль улочки, увидел очень сильно посеченную хату. Она была вся в решето. Вдруг выходит из хаты мужик. Он улыбается, приветствует меня, жмет руку. Он рассказал, что уцелел чудом. В день обстрела он работал за компьютером, когда его как будто кто-то толкнул и как будто сказал: иди, сходи, попей чаю. Я, говорит, встал, пошел на кухню, наливаю чай, слышу резкий свист и уже понял, что летит какой-то боеприпас. Он спрятался в коридоре между двумя комнатами в чугунной ванне. После того как все утихло, мужчина зашел в комнату, где сидел, а ее всю разнесло: выбиты окна, двери, компьютер и стол в решето. Уцелел только единственный предмет в комнате. Это была икона Казанской Божьей Матери. Старинный образ в деревянном окладе. Она висела на старом кованом гвозде. От колебаний дома с гвоздя икона все-таки слетела на пол, но не разбилась. Она полностью осталась невредимой, не получила ни царапинки. Вэсэушники не гнушались ничем. В праздник Троицы, когда люди посещают кладбище, они шарахнули по нему из минометов. Семь или восемь мин упало. Там ведь не было военных. По счастливой случайности никто не погиб и не был ранен. Там же и дети были. Много памятников посекло, много было разрушений. Возвращение на гражданку — По закону нахождение на войне мужчин, которые не являются офицерами, возможно до 50 лет. Мать напоминала мне, чтобы я написал рапорт, как только исполнится 50. Я хотел вернуться с нашими мужиками обратно, поэтому тянул. Причем ходил слух, что всех мобилизованных, провоевавших на тот момент уже год, вернут домой, заменят на контрактников. Этот слух был подкреплен тем, что мы пересчитали вооружение к сдаче, но потом Верховный сказал, что мы будем продолжать. Я долго не писал рапорт, но потом уже замполит батальона мне сказал: «Володь, давай, ты и так много всего сделал. Никто в спину тебе плохого не скажет. Давай пиши». У матери тогда ухудшилось здоровье. Я понимал по-человечески, что уходить надо. Рапорт писал дрожащими руками, но душой я и сейчас с ними. Когда я вернулся домой, то уже через полтора месяца я махнул на «газели» с гуманитарной помощью к ребятам. Не был я там ровно 40 дней. У меня было просто ощущение, что я просто был в отпуске. Я со всеми обнялся. Это было так трогательно. Я с благодарностью вспоминаю командиров, с которыми нам очень повезло. Например, настоящий русский офицер командир батальона с позывным «Балу». У нас все офицеры батальона были мобилизованные – гражданские мужики, когда-то служившие в армии и вернувшиеся обратно. Волонтерская и общественная работа — По прибытии на гражданку я сразу начал заниматься волонтерской деятельностью, помогать своим пацанам – собирал и отправлял гуманитарку, плел в свободное время маскировочные сети в волонтерской организации «Сети СВОим». Позже начали проводить уроки мужества в школах. В Череповце меня заметил председатель череповецкого регионального отделения «Офицеров России», член совета вологодского отделения «Боевого Братства», полковник Геннадий Малышев. Фигура у нас в Череповце очень знаковая. Он первый командир череповецкого ОМОНа, много раз был на войне. И когда он увидел, что я тоже от себя лично провожу уроки мужества с детьми, он предложил мне вступить в эту организацию «Офицеры России». Ко мне приезжают друзья в отпуск. Это вот очень трогательно. Иногда они даже домой не заезжают. Как я их могу бросить, если им нужен там. Война для меня не закончилась, как говорил старшина Васков в фильме «А зори здесь тихие»: «На войне у каждого свое место». Сейчас наше место в литературном батальоне Министерства обороны. Это нас в шутку окрестили наши учителя в Нижнем Новгороде. В школах сейчас провожу уроки мужества. Детям хорошо заходит патриотическая нотка. Я им рассказывал о том, как много народа пошло на СВО в первые дни, как мы защищались, как оборонялись. Также приводил в пример своих дедушку и бабушку, воевавших в ВОВ. У меня был даже сделан такой самодельный талисман, оберег. Фотографии дедушки и бабушки были закатаны в слюду и на машине приклеены на торпеде, на приборной доске. Бывало, когда мы ехали, под обстрел или куда-то, как нам казалось, в неизвестность, то ребята спрашивали: «Володь, страшно?» Я говорю: «Конечно, страшно», – но указывал на фото родных и говорил: «Им еще страшнее было. Не имею я права в глазах дедушки с бабушкой трусом-то быть». Еще на мне был пояс-ленточка с молитвой «Живый в помощи». Это именно вот воинская молитва. Ее нам вручил священник, когда провожал в военкомате в Череповце. Он посоветовал положить либо в карман, либо как в старину этой лентой воины подпоясывались. Я подпоясался, и все 15 месяцев она была на мне. Я потом по возвращении пришел к батюшке и поблагодарил его. Я показал ему эту ленточку. Она уже была совсем тоненькая, и мне даже было больно ее носить. Творческая мастерская в Нижнем Новгороде Литературная деятельность — Я ранее не писал рассказы. Начал этим заниматься на СВО. У меня была мечта написать про своих дедушку, бабушку. Я его назвал «Медали». Потом я написал стихи к песне. Писал все это для себя, отсылая дочке. Я не хотел нигде это публиковать. Свои рассказы я зачитывал в блиндажах вечером ребятам. Когда они выслушали «Медали», то немножко помолчали, кто-то даже заплакал и сказал: «Дядя Вова, пиши!» Я начал писать рассказы сначала просто в блокнот. Первый мой рассказ вошел во второй том воспоминаний участников СВО. Сейчас мы уже прошли литературную, творческую мастерскую Захара Прилепина в Нижнем Новгороде, где обучались неделю. Сейчас пишу книгу, которую назвал «Мобики». Я там описываю наш путь, простых русских мужиков, кто был призван или пришел сам. Фото предоставлено Владимиром Беляевым
