Только в кассационной инстанции суд стал на сторону Людмилы Нестеровой – вдовы известного курского врача На 71-м году жизни 4 ноября 2020 года скончался врач трансфузиологического кабинета отделения реанимации и интенсивной терапии Александр Михайлович Нестеров. 45 лет он трудился в Курской областной клинической больнице, был ветераном труда и Почётным донором РФ. Смерть Александра Михайловича наступила от осложнений коронавирусной инфекции. За 42 дня до кончины врач проводил плазмаферез пациентке с ковидом. Его супруга Людмила Нестерова настаивала, что муж заразился на работе. Женщине пришлось доказывать это в суде. Её не остановил даже инфаркт. Недавно суд признал смерть Александра Нестерова страховым случаем, и теперь соцстрах обязан выплатить его вдове почти 2,8 млн. рублей. Как восторжествовала справедливость, читайте в нашем материале. Почти полвека отдал медицине Александр Михайлович Нестеров отдал медицине 48 лет, из них 45 лет он отработал в областной больнице. Как рассказывает его супруга, через 33 года работы в реанимации у него обнаружили редкое орфанное аутоиммунное заболевание и прописали глюкокортикостероиды, которые подавляли иммунитет. (На архивном фото: Александр Нестеров со своим наставником — профессором А.Д.Мясниковым) – Врачи рекомендовали ему исключить ночные дежурства, и он перешёл работать в трансфузиологический кабинет, где проводят плазмаферез, УФО и лазер, – рассказывает Людмила Георгиевна. Суд установил, что 23 сентября 2020 года в кабинет к Нестерову пришла на процедуру пациентка. Нестеров провёл ей плазмаферез, а в тот же день у неё обнаружили коронавирус. Уже 24 сентября Александра Михайловича отправили на карантин, где он пробыл до 7 октября. – Первую неделю на карантине он нормально себя чувствовал. Никуда не ходил, нельзя же было. В основном телевизор смотрел. А на второй неделе был странным. Всё время спал, и аппетит у него пропал. Я списывала это на то, что он без свежего воздуха. Потом начались проблемы с ЖКТ, и он позвонил врачу, которая ведёт его по заболеванию. Спросил, как начинается ковид, а она ответила, что не знает, но добавила: «Вы же будете на работу выходить, и вас осмотрят. Вот там и расспросите врачей». Обратите внимание, что на работу он вышел не на 14-й, а на 13-й день. Ему один день не дали дома долежать. Он позвонил на работу, чтобы прикинуть, может, есть вариант уйти на самоизоляцию или ещё как-то. А там его стали уговаривать выйти. Объясняли, что некому работать, – вспоминает Людмила Георгиевна. Жена пыталась узнать, почему Александра Михайловича не отстранили от работы. Ведь он был старше 65, и у него было хроническое заболевание. По распоряжению главного санитарного врача таких сотрудников нужно было отстранять. А по Трудовому кодексу РФ их нужно было отправить на карантин на 4 месяца. Но его не просто не отстранили, а предложили выйти на день раньше. Работодатель на суде уверял, что Нестеров вышел по личной инициативе. 7 октября врач пришёл в свой рабочий кабинет. По словам Людмилы Георгиевны, никто из медиков его не осматривал перед выходом на работу. Он был слаб, аппетита не было, и в какие-то дни температура поднималась до 37 градусов. А 17 октября у него появились первые острые симптомы ковида. 18 октября он сдал ПЦР-тест по месту работы, который не показал положительный результат. 19 октября ему открыли больничный с диагнозом «ОРВИ». 23 октября медика госпитализировали в инфекционную больницу им. Н.А. Семашко. К этому моменту у него зафиксировали поражение лёгких 40%. В больнице у врача дважды брали пробы на ковид. Тест от 24 октября тоже оказался отрицательным, а от 28 октября, когда он уже начал задыхаться, положительным. 4 ноября Александр Михайлович скончался. Не 14, а 23 дня После смерти сотрудника в областной больнице составили акт о том, что случай заболевания Нестерова не обусловлен контактом с подтверждённым источником инфекции, так как инкубационный период – более 14 дней. Первые симптомы заболевания у Александра Нестерова зафиксировали через 23 дня после контакта. Затем специалисты Роспотребнадзора провели эпидемиологическое расследование и составили санитарно-гигиеническую характеристику условий труда Нестерова. Они указали, что в период с 24 сентября по 18 октября по месту работы у него не было контакта с патогенными микроорганизмами, возбудителями ковида. Последним звеном стал Центр профпатологии при больнице №6. Специалисты в своём заключении тоже не установили причинно-следственную связь заболевания с профессиональной деятельностью. – Выводы были сделаны на основе санитарно-гигиенической характеристики. Когда я ознакомилась с ней, была поражена. Контакт с больной в документах вообще не был указан. По поводу клинического состояния написали, что он был здоров и последние пять лет к врачам не обращался. То есть никто не запрашивал его медкарту из 7-й больницы, где он стоял на диспансерном учёте со своим неизлечимым заболеванием. Вот тогда я начала переписку со всеми инстанциями, – рассказывает Людмила Георгиевна. Женщина признаётся, что не ожидала такого отношения к своему супругу, который большую часть жизни отдал спасению больных. Вдова посчитала предательством отказ работодателя признать заражение на рабочем месте. Поэтому она решила доказать, что случай страховой. В интернете Людмила Георгиевна нашла информацию, что у пожилых людей ковид протекает не как у всех. Женщина написала обращения в Генеральную прокуратуру, Роспотребнадзор, Минздрав России. Все ведомства спустили письма в Курскую область. (На архивном фото: Людмила Нестерова с супругом) – В 2021 году, несмотря на карантин, я добилась приёма у руководителя курского комитета здравоохранения Елены Палфёровой. Я объяснила ей, что заболевание мужа действительно вышло за пределы инкубационного периода, но этот период указан во временных методических рекомендациях (уже шестых по счёту) на основе малого количества обследованных, и только для здоровых людей. А при рассмотрении страховых случаев опираться нужно на федеральные законы, а не на временные методические рекомендации. Она ответила, что с медицинской точки зрения я права, но что делать, если решение уже принято? Спросила, какой выход из этой ситуации я вижу. Я предложила решить всё в рамках досудебного урегулирования. Она отправила меня к их юристу, а тот – в облбольницу. К этому времени областную больницу возглавил Лукашов, и меня послали к нему писать повторное заявление. Палфёрова пообещала мне, что если дело дойдёт до суда, ведомство будет на моей стороне, – вспоминает Людмила Георгиевна. По её словам, Михаил Лукашов лично знал её супруга, поэтому принял её с радушием и обещал, что до суда дело не дойдёт. Она оставила ему заявление и ушла воодушевлённой. Но официально Лукашов на это заявление так и не ответил. – Тогда я в досудебном порядке обратилась в Центр профпатологии с просьбой пересмотреть решение по моему мужу. И руководитель этого Центра Олег Бачинский написал мне ответ, что поскольку это нестандартный случай, он договорился с руководителем федерального Центра о пересмотре дела в Москве. Он даже попросил у меня некоторые документы. Я удивилась, что у него их не было, и спросила: «Как же вы без них рассматривали этот случай?». А он сказал, что не был указан контакт с больным пациентом, потому эти документы и не требовались, – говорит Нестерова. Как вспоминает Людмила Георгиевна, она принесла все бумаги, прождала месяца три, но ей оттуда так никто и не ответил. По телефону Бачинский ей сказал, что в Москве не отменили курское решение, и тогда Нестерова попросила его прислать это письмо. – Начинаю смотреть заключение и вижу, что он отправил в Москву старую санитарно-гигиеническую характеристику, где указано, что у моего супруга не было контакта с заболевшим. В медицинском заключении они исследуют даже не 14 дней перед заболеванием, а 7. Номер санитарно-гигиенической характеристики указан неверно, какие-то документы приложены от 2021 года, хотя мой муж скончался в 2020 году. Квалификация специалистов в заключении не указана. Дворники они там или кто? Я написала письмо Бачинскому с просьбой письменно сообщить, что за медицинские документы 2021 года были отправлены в Москву и кому принадлежит санитарно-гигиеническая характеристика. По телефону он ответил, что в Москве ошиблись. Письменно ничего не прислал, – говорит женщина. Людмила Георгиевна уверена, что всё могло бы решиться на этапе с Бачинским. Инфаркт после третьего иска Чтобы подать иск в суд, Людмила Георгиевна стала искать адвоката. Несколько раз она меняла своих представителей. Первые два иска у неё в суде так и не приняли. Но 5 июля 2022 года всё получилось. – А на следующий день у меня диагностировали инфаркт. В суде мы с адвокатом потребовали отменить акт областной больницы, санитарно-гигиеническую характеристику Роспотребнадзора и заключение из Центра профпатологии. И главное, в иске мы требовали признать случай страховым и взыскать компенсацию морального вреда. Сначала хотели взыскать солидарно со всех 500 тысяч рублей, а потом уточнили иск и потребовали по 300 тысяч с каждого из трёх ведомств, – пояснила Людмила Георгиевна. На каждом заседании работодатель утверждал, что раз Нестеров не заболел за 14 дней карантина, значит, вышел на работу здоровым. В качестве доказательства того, что на карантине он чувствовал себя хорошо, ответчики представили чек-лист, в котором была отображена его температура в те дни. – Ему должны были каждый день звонить и узнавать температуру. Но я-то была с ним дома все 2 недели и знаю, что никто ему не звонил. А в чек-листе данные были проставлены по дням, температура везде нормальная, только в одном месте написано 36,9. Но нет ни одной подписи. Кто был этот человек, который звонил и спрашивал? – задаёт риторический вопрос собеседница. Истцы просили доказать, что Александр Михайлович вышел на работу здоровым, и задавали вопросы, кто и как обследовал его перед выходом. – Они принесли его медкарту из областной больницы, когда он туда обращался. А там вклеен лист якобы из электронной медкарты, где от руки было написано, что жалоб нет, к работе допущен и перед выходом на работу его осматривал терапевт. А должен был осмотреть инфекционист. И стоит только личная печать этого врача. Это называется осмотр человека с подозрением на ковид? Ему должны были измерить сатурацию, частоту дыхания, артериальное давление, провести ПЦР и КТ. Там этого не было. И работодатель так и не смог предоставить эти данные, – говорит Людмила Георгиевна. (На фото: Людмила Георгиевна с сыном у памятника медикам, боровшимся с ковидом) Со стороны истца свидетельницей выступила врач, которая рассказала, что Нестеров вышел на работу похудевшим и психоэмоциональное состояние у него отличалось от прежнего. По её словам, он даже отказывался пить чай с коллегами и несколько раз держал под мышкой градусник. Как говорит Людмила Георгиевна, ответчики не заказали ни одной экспертизы и не пригласили в суд ни одного специалиста. А вот от истцов выступила кандидат медицинских наук из Курского медуниверситета и подтвердила, что у пожилых людей ковид протекает не так, как у молодых и здоровых, а заболевание Александра Михайловича и препараты, которые он принимал, влияют на течение болезни. Но самое главное, опираясь на изученные ею данные 200 научных исследований, она сказала, что инкубационный период может длиться до 32 дней. – После этого мы могли заказать судебно-медицинскую экспертизу. Обратились к специалистам в Орле – главному инфекционисту Орловской области, которая возглавляла ковидный госпиталь и на основе своих наблюдений читала доклады на федеральном уровне, и кандидату медицинских наук, который преподаёт в орловском медицинском вузе, – рассказывает Людмила Георгиевна. Экспертам отправили медкарту Нестерова из поликлиники №7, заключение патологоанатома и ещё несколько документов. Там всё это посмотрели и дали ответ. – Исключить инкубационный период 33 дня нельзя, потому что человек принимал препарат, который подавляет иммунную систему. Это подтверждается инструкцией на лекарственный препарат, – высказали мнение эксперты. В официальной инструкции по применению метилпреднизолона указано, что его следует применять с осторожностью при тяжёлых бактериальных или вирусных инфекционных заболеваниях, так как метилпреднизолон увеличивает риск развития суперинфекции и маскирует симптомы инфекционных и вирусных заболеваний. В первом суде посчитали, что экспертиза носит предположительный характер. Нестерова опротестовывала это в апелляции, ведь ответчик не смог оспорить её другими данными, а между тем Минздрав на своём сайте писал, что все сомнения при расследовании страховых случаев трактуются в пользу пострадавшего. Но апелляционная инстанция тоже отказала во всех требованиях Людмиле Нестеровой. 21 мая 2024 года дело рассмотрели в кассации. И там к экспертизе не было никаких претензий, а инструкцию к глюкокортикостероидным препаратам Нестерова признали официальным документом. В результате решение первых двух судов отменили и возвратили иск на пересмотр в апелляционный суд. 21 января 2025 года дело повторно рассматривали в апелляции и смерть Александра Нестерова признали страховым случаем. Теперь соцстрах обязан выплатить его вдове около 2,8 млн. рублей. Но требование о компенсации морального вреда в 900 тысяч рублей не удовлетворили. С работодателя взыскали только 20 тысяч. «Пойду до победного конца» Людмила Георгиевна изучала практику кассационных судов, когда искала решения по ковиду, связанные с инкубационным периодом, и нашла больше 300 решений по искам с 2022 года. – Я пересматривала каждое решение и нашла случай, когда инкубационный период составлял 16 дней. Этот случай назвали страховым. В другом решении парень работал санитаром в психоневрологическом диспансере и транспортировал больного пациента сначала в изолятор, а потом оттуда мёртвым в морг. Через сутки после контакта у него поднялась температура. Этот случай сначала не признавали страховым, ссылаясь на временные методические рекомендации, где инкубационный период – от 2 до 14 дней. Но в суде нашли информацию, что ВОЗ на своём сайте допускал инкубационный период от одних суток. А в некоторых случаях инкубационный период был 20, 24 и даже 28 дней, – рассказывает собеседница. Людмила Георгиевна обращает внимание на интересный момент. Если сотрудник имел контакт на работе с инфицированным больным, например, 1 числа и через 5 дней у него появились симптомы, такой случай признают страховым, хотя инкубационный период 14 дней. Но ведь человек мог заразиться от кого-то другого ещё раньше, например, 25 числа предыдущего месяца, и не на рабочем месте. И с того момента прошло не 5, а 10 дней. Однако случай всё равно признают страховым. – Я считаю, что ответчики провели ненадлежащее расследование. Я считаю, что они вводили суд в заблуждение. Ведь они сказали, что им не было известно о контакте с заболевшим, поэтому они не внесли эту информацию в санитарно-гигиеническую характеристику. Но тогда зачем они давали распоряжение отправить Нестерова на карантин, если он не контактировал с больным? – задаётся вопросом Людмила Георгиевна. По подсчётам Нестеровой, она разбиралась в деле супруга почти 1500 дней. Дело составило почти 5 томов, больше тысячи страниц, и большая часть из них – возражения ответчика. – Я 4 года доказывала, что муж заразился ковидом на работе. У меня всё это время кусок в горло не лез из-за несправедливости по отношению к человеку, который отдал медицине почти полвека. Но я сразу говорила, что пойду до победного конца. В принципе, я победила. Но не до конца. Все три документа посчитали недействительными. Случай признали страховым и мне полагается выплата почти 2,8 млн. рублей. Но что касается компенсации морального вреда, я настаиваю на том, что со стороны трёх ведомств было нарушено моё право на объективное рассмотрение случая мужа, его провели халатно и непрофессионально. Я требовала компенсацию не за смерть мужа, а за то, что они посчитали, будто его смерть никак не связана с работой. Будто ковида и не было совсем. Но я могу настаивать только на наказании рублём. И мы, скорее всего, пойдём дальше, – подытожила Людмила Георгиевна.
