В конце августа 2023 года культурную общественность Ижевска взбудоражила новость — директор Государственной филармонии Удмуртии Алексей Фомин после 12 лет работы покидает должность. На следующий после этого известия день — новая «бомба»! Он становится директором Государственного театра оперы и балета имени П. И. Чайковского.
По прошествии почти полугода корреспондент «Сусанина» Дмитрий Стрелков решил встретиться с Алексеем Юрьевичем и узнать, метёт ли новая метла по-новому? Разговор получился насыщенным и коснулся разных тем. От творческого наследия классиков композиторства Удмуртии до актуализации современной жизни театра. О бизнес-моделях и о сохранении бытийного в артистах. О кадровой политике и даже о пропаганде ЛГБТ*. Предлагаем читателям беседу двух людей, любящих искусство в себе, а не себя в искусстве.
* * *
— Как вообще вы захотели или не захотели стать директором именно этого театра?
— На самом деле, это далось мне нелегко, потому как были мысли поменять регион. Вроде как, принял для себя решение. Но тут об этом узнал министр культуры Удмуртии Владимир Михайлович Соловьёв. И в начале июня 2023 года меня вызывают к нему… Ну а дальше, 23 августа я становлюсь руководителем Театра оперы и балета.
Почему было принципиальное желание уйти из Филармонии? Там всё хорошо, там всё благополучно. Если провести некий анализ, то за 12 лет команде Филармонии есть, чем похвастаться, есть победы, есть кардинальные изменения в каких-то вопросах, в организации концертов академической музыки.
12 лет. Мне хотелось развития как внутреннего, так и в концертной деятельности. Для меня одним из показательных моментов стало то, что я начал себе позволять приходить на работу к 10:00. Как бы это банально не звучало, я считаю, что это непозволительно. А причина лишь в том, что перестал чувствовать развитие, перестал получать кайф от процесса.
Одна из проблем развития академической музыки в республике, конечно же, это несоответствие концертного зала самой Филармонии. Да, зал преобразился (вспомните зал формата 2012 года). Он стал кардинально другим, но, к сожалению, мы не смогли добиться полётности звука.
У нас нет в республике концертного зала, который бы соответствовал акустическим требованиям. К сожалению, это уже случившийся факт, на открытие первого Рахманиновского фестиваля нас не пустили с концертом Государственного академического симфонического оркестра имени Е. Ф. Светланова ни в какие залы. Думаю, это было ещё одним ударом, что стало необходимостью принимать какое-то решение, потому как не позволительно, что Светлановский оркестр, топовый оркестр мира, вынужден работать в условиях, не дающих в полной мере раскрыть возможности тайны звука.
Фото Вячеслава Бакулева
Перспектива постройки или реконструкции зала ничтожна. А без концертного зала говорить о развитии академической музыки тяжело. Тяжело, но это возможно. Потому как 12 лет мы не просто сидели, мы и правда с командой Филармонии развивали, мы старались что-то улучшить. Нам кажется, зритель оценил эти изменения.
22 августа я сказал «спасибо» артистам Филармонии, а 23-го приступил к обязанностям в театре. Но этот день чуть не стал моим последним рабочим днём в театре, потому как я увидел кредиторскую задолженность театра, про которую ранее не слышал.
На сегодняшний день мы закрыли всю кредиторку. И это, наверное, одна из первоначальных побед команды Театра оперы и балета — мы сейчас без кредиторки. Конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом… И мы строим на 2024 год грандиозные планы.
Что-то мы уже успели поменять. Например, систему продаж. Но этого ещё недостаточно. Нужно собирать аналитику и анализировать весь процесс.
— Я посмотрел ваш репертуар. На некоторые спектакли в марте уже нет билетов… Для чего нужен анализ продаж?
— С одной стороны, это очень радует, но одновременно и смущает, что уже нет билетов. Значит нам необходимо задуматься не только о новых постановках, но и об увеличении количества спектаклей.
— Но зарплаты у артистов вырастут, раз вы предлагаете работать больше?
— Посмотрите, зарплата формируется из двух «карманов» — это бюджетная часть и внебюджетная. От количества внебюджетного источника дохода зависит денежное довольствие каждого сотрудника театра. К сожалению, я не могу похвастаться большими зарплатами в театре, нам есть куда стремиться.
Если мы говорим о профессиональном искусстве, то мы должны говорить и о профессиональных заработных платах. Они должны соответствовать, как минимум, театрам Приволжского федерального округа.
Ни для кого не секрет, что у нас в профессиональном мире есть катастрофический кадровый голод. В последнее время многие начали уходить на заводы.
Мы должны быть конкурентоспособными. Соответственно, вот эта доля внебюджетного дополнительного финансирования должна присутствовать, она обязана быть. И поэтому увеличение количества спектаклей вольно не вольно отразится на зарплатах наших сотрудников.
Фото Марины Ивановой
Необходимо задуматься и о занятости тех артистов, которые по тем или иным причинам уже не востребованы на основных спектаклях. Мы все должны быть полезны для Театра оперы и балета, поэтому всячески будем предлагать новые формы, искать и увеличивать количество проката. Это решит вопрос и по занятости всех артистов и может стать причиной формирования привычки с младенчества ходить в театр.
В числе таких положительных примеров «Алёшкины сказки» — авторский проект народного артиста Удмуртии Алексея Городилова. Это экскурсии с директором, предполагаются экскурсии с главным балетмейстером и режиссёром-постановщиком Николаем Маркеловым в мир балета.
Мы начали организовывать мастер-классы с нашими скульптором Андреем Галимзяновым. Мне кажется, что это тоже хорошая, добрая история с возможностью, которая, опять же, вызывает интерес у публики и в то же время влияет на зарплату того человека, который делает этот мастер-класс, потому что это дополнительный доход.
Есть ещё одна проблема, с которой надо что-то делать, — бюрократия. Особенно у рабочих специальностей театра. Я, может, банальные сейчас какие-то вещи скажу, но! Если есть необходимость в хозяйстве «забить гвоздь», то не надо для этого искать новые позиции в штатном расписании и ссылаться на отсутствие пункта «забить гвоздь» в своих должностных обязанностях. Это надо просто сделать. Руки же от этого ни у кого не отсохнут. Но в то же время мы, руководители, обязаны замечать и стимулировать тех, кто действительно работает для театра.
Фото Вячеслава Бакулева
Вот этот перекос, что театр должен всем, — это неправильная формула. Мы пришли в театр. Да, есть сегодня театр. Но театр-то будет и после нас. А в каком состоянии он будет после нас?
Считаю, что нужно с коммерческой точки зрения подходить к организации рабочего времени не у творческих специальностей. В коммерческой структуре совершенно по-другому всё работает: сделал — получил.
— Может это просто привычка? Что они всё равно получат свою бюджетную зарплату. Или попросят что-нибудь ещё сделать, и за это не доплатят.
— Привычка. Плохая привычка. Отвратительная привычка. Я не говорю, что нужно переводить государственное учреждение в частную историю. Нет, ни в коем случае. Мы всё-таки выполняем не коммерческую функцию, мы выполняем государственную культурную политику. Но изменения самого подхода изнутри — над этим мы должны задуматься. Мы все должны служить с формулой “быть полезными для театра” — что мы сделали сегодня для театра? Тогда, может быть, что-то и изменится к лучшему
На сегодняшний день я могу сказать, что команда театра сформировалась. Да, пришлось сделать рокировку, не сразу… Присматривался к каждому сотруднику. У меня не было цели всех здесь вымести метлой. Как мне один из руководителей театра признался, они ждали, что я действительно сюда приду с топором и начну рубить с плеча. И сказал даже спасибо за то, что я начал изменения в театре именно с legato.
Да, к сожалению, кому-то пришлось уволиться, потому что где-то что-то пошло не так. Если всё же изнутри посмотреть на театр, то всё же главный здесь не директор, не его зам. Главный — артист. Артист, который делает продукт, который мы показываем для нашего дорогого зрителя.
— Если не будет замдиректора, артисты покажут спектакль, если не будет артистов — кто пойдёт на замдиректора в театр?
— Вот! Но для кого-то это стало тем моментом, что они не смирились, что мы все здесь, по большому счёту, обслуживающий персонал. Все должны быть заточены на создание и прокат спектаклей и концертов.
Мы должны ориентироваться, чем полезен каждый обслуживающий сотрудник для театра. Я не говорю про артистическое. К народным артистам у нас должна быть своя выработанная стратегия. И мы должны понимать, что народный артист — это народный артист. Это в какой-то степени наше «знамя», с которым мы должны идти вперёд. Я категорически не согласен с той политикой, что народных артистов позволяли увольнять и выкидывать за борт театра.
— Итак, мы поговорили с вами о новой команде. А что про репертуар? У вас как у нового руководителя есть новые идеи и задумки?
— Однозначно мы должны быть мультижанровой организацией. У нас нет отдельного театра оперетты, и не надо забывать и эту историю. Мы, театр, начинали как Музыкально-драматический театр. И об этом тоже не надо забывать, как, собственно, что живём в промышленном городе. Можно и нужно говорить и о Верди, Пуччини, Чайковском, но нужно понимать, что 90% населения, произнося эти фамилии, не понимают — им ни о чём они не говорят. Музыкальные комедии, оперетты тоже должны быть в репертуаре. В том числе, и советский репертуар в виде «Бабьего бунта», «Москва — Черёмушки». Почему нет? В то же время, если вспомнить одного из первых директоров сегодняшнего здания театра, — им был заслуженный деятель искусств РСФСР Геннадий Михайлович Корепанов-Камский.
Фото Марины Ивановой
Но если взять его музыкальные произведения, а кто их сейчас знает? Никто не знает. Мы знаем только песни, которые он сам исполнял, у которых архив остался. Но мы же все забыли, что есть у Геннадия Михайловича первый национальный балет — «Италмас». К сожалению, партитура утеряна. Это, наверное, о чём-то говорит. Если нам самим не нужно наше наследие, оно больше никому не нужно. В итоге партитура первого национального балета — где она сейчас?
Естественно, нужно восстанавливать первый балет «Италмас», потому что это нематериальное культурное наследие Удмуртской Республики. К сожалению, почему-то в позапрошлом году, когда в Госсовете проводили мероприятие по вопросу сохранения такого наследия, никто не обратил внимания на сохранение нематериального культурного наследия в профессиональном искусстве.
Как бы ни старался уходить от финансовых вопросов, но постановка этих спектаклей — это вопрос финансовый. Мы должны все понимать, что без государственной поддержки такие вопросы не решить. Это история про сохранение и про, может быть, навязывание в какой-то степени того исторического наследия для подрастающего поколения.
Вероятнее всего, именно такие вещи — это история государственного заказа, история государственной культурной политики. По крайней мере, в федеральных учреждениях начинают обращать на это внимание — что показывается в государственных учреждениях.
— Ведь даже детям, школьникам не рассказывают, что они живут одновременно с настоящими композиторами в одном с ними городе.
— В 2024 году исполняется 100 лет со дня рождения автора гимна Удмуртской Республики Германа Афанасьевича Корепанова. Первая национальная опера «Наталь» его авторства также должна занять важное место в репертуаре театра. Почему не сделать главное — напечатать партитуры, которые в рукописной форме хранятся и в Театре оперы и балета, и в других учреждениях? Напечатать. С партиями напечатать.
— То есть их нет до сих пор что ли?
— Их нет до сих пор. К сожалению, это горькая правда, с которой мы сталкиваемся. К счастью, есть «сумасшедшие» люди, в хорошем смысле слова, которые свои личные деньги, в том числе пенсии/гонорары, тратят на то, чтобы издать ноты своего отца. Я говорю сейчас про Александра Германовича. Это делается, в основном, за счёт его собственных денег. Он печатает их. Конечно же, он крут, он молодец. Но мы же про сохранение?
Мне хочется ещё раз поговорить о профессиональном искусстве, на которое нужно выделять определённое внимание и общее понимание важности в обществе!
— Так ведь это может быть частью политики воспитания патриотизма? Что у нас есть не «специально вытащенные» какие-то заштатные авторы, а в истории республики есть вполне профессиональные композиторы.
— Да! Это наша общая задача. Мы все должны сделать сверхъестественное, но чтобы в репертуаре на постоянной основе появились первые произведения удмуртских композиторов, А также появлялись новые музыкальные произведения действующих композиторов. Республика Татарстан может же себе позволить презентацию в Государственном большом концертном зале имени Салиха Сайдашева новой оперы «Кави-Сарвар», которую написала молодая, современная женщина-композитор Миляуша Хайруллина. Эту оперу объявили мировой премьерой. А мы?
Это так же, как говорили в своё время про Энвиля Касимова, что он великий художник, но я не видел его картин, потому что редкие выставки его работ не совпадали или с графиком, или с чем-то другим…. Это потом уже увидел. Он классным был политиком и пиарщиком. Он мог из ничего сделать событие, историю. Когда мы с ним ещё не были знакомы, я наткнулся на его книжку с маленькими рассказами про Чайковского. Как тот якобы встречался с разными людьми в разные времена, и даже с Аллой Пугачёвой.
Я был тогда зол на Энвиля Владимировича, потому как думал, что через эту книгу люди начнут воспринимать Чайковского и будут говорить, что он ходил по Центральной площади Ижевска.
Потом, когда мы познакомились с Энвилем Владимировичем, я переоценил. Это действительно крутая история для популяризации. Или другая офигенная история, которую я совершенно случайно узнал на выставке после его смерти, что он писал письма известным людям по тем адресам, где они жили, но давно умерли — Эрнест Хэмингуэй, Юрий Гагарин. Это же вот додуматься нужно! Это же почему-то нужно было, ведь его никто не заставлял это сделать.
Фото Вячеслава Бакулева
Мы тоже должны задумываться, чтобы у нас появился молодой композитор, который просто «сумасшедший», который хочет написать. А для этого мы должны создать условия и показывать, что ты пишешь не только в стол, но ты пишешь для того, чтобы это осталось в истории.
— Чтобы все знали, кто сегодня этим занимается? Дирижёра Курентзиса же знают, что мешает знать какого-нибудь «Широбокова — Перевозчикова»…
— Абсолютно верно. Я считаю, что это задача именно государственной культурной политики и задача учреждения. Да, в ближайшее время даже не рассматриваем эти постановки. Я считаю, что бремя расходов мы должны нести обоюдно — часть из внебюджетной истории, часть из бюджета, потому как это общая история. В ближайшие два-три года точно нет. Но эта цель всё равно есть, к которой необходимо тщательно подойти и пересмотреть отношение к культурному наследию в профессиональном мире Удмуртской Республики..
Если продолжить тему репертуарной политики, то сейчас особенно важно заострять внимание на мысли, с чем выходим из концертного зала, с какой мыслью. Ни для кого уже не секрет, что в погоне за счастьем (количеством зрителей) стали много обращать внимание на «о, красиво». Такой переоценкой моего отношения к театру стала личная история.
Мы с дочерью 10-летней сходили на спектакль «На дне» пермского театра «У Моста» во время их гастролей в Ижевске. Настраивался, что первый акт мы посмотрим, а второй уже нет, потому что сложное произведение для ребёнка. Думал, что дочка не выдержит. Я смотрел с мыслью, что обязательно поеду в Пермь «досмотреть» этот спектакль. Я же настроен был со второго уйти.
Спрашиваю дочь в антракте: «Что, пойдём домой?» Она мне отвечает: «А что, на второе не останемся что ли?» — «Не, не, останемся, всё классно». Сидим, она даже не доставала телефон на протяжении всего спектакля. После спектакля она что-то ушла в себя, мы идём к машине молча, садимся, и она спрашивает: «Папа, а я не задумывалась. А бомж, это же тоже человек?»
Я понимаю, что человек-то мой вырос. Понимаю, что человеку заложилась эта информация, которую заложил в принципе автор. Я считаю, что это победа. Победа Горького, победа постановщиков, победа театра. В том, что маленькому человеку вложили в голову правильный вопрос.
Фото Марины Ивановной
— Сейчас ведь у вас очень яркие постановки…
— Мы задумались уже с главным балетмейстером и постановщиком многих спектаклей, Заслуженным деятелем искусств Удмуртии Николаем Маркеловым, поговорили по поводу следующих постановок. Мы сошлись во мнении, что где-то они могут стать поворотными. И совсем не говорю, что «яркие» постановки плохие. Нет, они классно сделаны, они действительно вкусные и их нужно однозначно показывать не только здесь, но и в других городах Удмуртии и России.
Но есть какие-то моменты, что мы должны обозначить, и рядом с этими классными яркими спектаклями должно появиться в репертуаре что-то другое. Мы уже говорили про стратегию и про новые спектакли с Николаем Игорьевичем, они обязательно будут.
— Вот вы говорите, что вы хотите, как вы это видите. Известно ли вам об отклике ваших творческих сотрудников на все эти планы? С радостью они готовы к этим небольшим, но экспериментам?
— Несмотря на то, что я говорил, что это основной персонал, задача каждого артиста выполнять те требования, которые стоят у художественного руководства. Считаю, что именно творческие руководители должны навязывать творческий продукт артистам, которые работают в театре и являются основным персоналом. Здесь понимание субординации чётко прослеживается — есть режиссёры, дирижёры, есть главный дирижёр, есть главный балетмейстер, есть главный хормейстер. Они являются в какой-то степени диктаторами, и они навязывают общую концепцию на артистов. Поверьте, если мы начнём спрашивать у каждого артиста, мы ни к чему хорошему не придём.
Считаю, что в творческом мире игры в демократию всегда приводят к какому-то раздраю внутри. Если посмотреть на фигуры людей, которые творили… Тот же самый Евгений Светланов разве был демократ? Не-е, он был диктатором, но при этом оставался всегда человеком. Вероятно, тирания исходит из того, что у каждого творца в голове уже есть финальная точка целого.
Вот эту финальную точку не видят те люди, которые являются неким инструментом достижения этой цели. Творцы видят финальный идеал, к которому они идут. И вот этот путь — это уже сотворчество. Мы должны прислушиваться к творцам, должны помогать им.
Фото Марины Ивановой
— После «Щелкунчика» в соцсетях театра появился комментарий: «Спасибо за шикарный спектакль! Всё понравилось, только вопрос — почему “торт-пирог” играл загримированный мужчина с ярким макияжем? Завуалированная пропаганда ЛГБТ*». Как вам кажется сегодня, вся эта история в контексте отношения к искусству — это просто разовые какие-то недопонимания про то, что на сцене мужчина в трико и раскрашен? Или всё-таки люди, которые привыкли к высокому искусству, будут спокойно ко всему относиться?
[Как пояснили в комментариях высоко культурные подписчики, речь идёт о матушке Жигонь — персонаже французского театра марионеток, который обычно изображается с кучей ребятишек, вылезающих из-под её юбок. Соответственно в балете нужно выйти на сцену в юбке на металлическом каркасе, под которым могли бы прятаться несколько детей. Балеринам такой груз просто не по силам — прим. ред.].
— Вы знаете, об этом модно говорить, потому что модно. Не потому, что они, люди, так считают, а потому что становится модно об этом говорить. Вероятнее всего, вот эти люди, которые начинают обращать внимание на какие-то вещи и об этом говорят явно, это те люди, которые просто повелись на моду, о которой начали говорить широко.
Мне кажется, что это со временем пройдёт. И они даже через какое-то время перестанут видеть то, что они увидели здесь и сейчас, но при этом здесь и сейчас не было заложено той мыслью, которую они увидели. Считаю, что это просто тренд общества и об этом сейчас просто модно говорить. Опять же, не сужусь брать и судить эти тренды. Да, это стало необходимостью. Наверное, я многих вещей не видел или не хотел замечать, которые были в обществе. Не является нормой показывать и говорить о каких-то вещах в открытую. Мне так кажется. Я же не навязываю свою точку зрения отношения к религии, не навязываю своё внутреннее ощущение и предпочтение каким-то вещам. Об этом никто не знает, потому что я об этом не говорю, потому что мне есть, о чём говорить. Стоит ли об этом говорить? Я не знаю. Мне кажется, что здесь мы должны в обществе научиться видеть в хорошем действительно хорошее, а не то, что хотим увидеть.
Фото Марины Ивановой
— На днях ехал мимо театра и в модном экране на здании увидел афишу детского балета «Чиполлино». Как известно, это же вообще классика революционизма какого-то, восстание пролетариата против правящих классов. Но против Чиполлино никто не выступает, хотя там показывается серьёзное народное восстание.
— Согласен. Абсолютно согласен.
— Почему же люди в интернете не требуют запретить Чиполлино?
— Подозреваю, что об этом сейчас не модно говорить. Вероятнее всего, если бы тренд пошёл на то, что действительно Чиполлино является революционным, наверное, обратили бы внимание. Но всё же, хорошее увидеть в хорошем — это общая задача.
Я, правда, сам не обращал внимание на «торт-пирог», пока этот комментарий не увидел. Потом там кто-то ответил на него — «Что у вас в голове?». Думаю, хороший ответ, который уже не хочется чем-то дополнять.
*организация, признанная в России экстремистской.
