На днях в маленьком городе Новоульяновске в Ульяновской области схоронили Елизавету Романовну Морозову. Она не дожила без малого два месяца до своих 93 лет. На отпевание в единственную в городе церковь пришло множество людей, не все поместились в храм и стояли рядом, на улице. Кто-то, как и я, приехал и прилетел издалека, из других городов. Уже после отпевания у храма перед молчаливой толпой выступал глава города.
Покойная не обладала какими-либо титулами, не занимала никаких должностей. Всю жизнь она проработала в одной из школ Новоульяновска простой учительницей русского языка и литературы. Хотя, конечно, надо сказать: она была необычным учителем и необычным человеком.
Новоульяновску очень повезло. Повезло нескольким поколениям новоульяновских школьников. И мне повезло — я учился у нее с 1972 по 1979 год, с 4-го по 10-й класс (тогда еще 10-й был выпускным).
Свой предмет — русский язык и литературу — она считала главным в школе. Без русского языка нет гражданина, а без литературы — нет человека, довольно категорично утверждала она, и в этом, как я считаю теперь, много лет спустя, не было большого преувеличения. Она не была добренькой — скорее строгой и очень требовательной, из-за чего ее побаивались: не каждый упертый двоечник решился бы прогулять ее урок или не выполнить домашнее задание по русскому языку. Впрочем, кажется, двоечников у нее не было: она, безусловно, обладала огромным педагогическим талантом и мастерством преподать премудрости русской орфографии предельно просто и ясно. У нее была собственная, проверенная годами методика, дававшая прекрасный результат. Думаю, если бы она сегодня подрабатывала репетитором в Москве, то хорошо бы зарабатывала.
Могу рассказать про себя: после 10-го класса я приехал в Москву и поступил в МГУ. На первом курсе у нас преподавал тогдашний гуру и законодатель русского языка профессор Дитмар Эльяшевич Розенталь. Весь Советский Союз учился по его учебникам. На первом же семинаре "для знакомства" он устроил нам проверочный диктант — сложнее ни до, ни после диктантов я не писал и не слышал. Из всей нашей группы только одна девочка из московской спецшколы и я, из далекого рабочего Новоульяновска, выдержали эту проверку. Такова была школа Елизаветы Романовны.
Она обожала литературу. Обожала в буквальном смысле, то есть считала это занятие приближающим к Богу. Ее маленькая однокомнатная квартира была забита книгами, на которые уходила половина зарплаты. Свою любовь к чтению она передала если не всем, то многим своим ученикам. Меня она заразила запойным чтением на всю жизнь. Помимо школьной я был записан во все три имевшиеся тогда в Новоульяновске библиотеки. Не помню, чтобы когда-либо было скучно у нее на уроках литературы. Однажды несколько уроков подряд она читала нам — наизусть! — поэму "Василий Теркин" Александра Твардовского. Пушкинский роман в стихах "Евгений Онегин" я также впервые услышал в ее исполнении на уроках в восьмом классе — весь роман целиком! Мне кажется, она иногда так увлекалась, что просто не могла остановиться. Звонок с урока для нее был неприятной неожиданностью.
Школа — это и была ее жизнь, в которой она ощущала себя в абсолютной гармонии. Уроки (часто в две смены), потом кружки и факультативы, которые она вела для каждой параллели. Уже вечером кружковцы помогали ей донести до дома тяжелые сумки с ученическими тетрадями, которые нужно проверить до утра, — ну и, конечно, никто не расходился. Гурьбой набивались в ее квартирку на чаепитие с конфетами, и начинались бесконечные разговоры обо всем. Совершенно вылетело из памяти содержание тех разговоров, но осталось ощущение какого-то жгучего, острого интереса к предстоящей жизни и предчувствие счастья. Часто это превращалось в вечер стихов…
Равнодушная к деньгам, она годами жила на одних макаронах. Деньги уходили на книги
Несмотря на то что ее собственная жизнь началась с большой несправедливости — в числе поволжских немцев ей довелось в годы войны пережить все тяготы ссылки в Казахстанской степи, — она всегда оставалась совершенно оптимистическим и идеалистическим человеком, то есть человеком с идеалами. Это были советские идеалы. Она была убежденным членом партии (коммунистов — надо добавлять сегодня). Она искренне считала, что настоящий коммунист — это порядочный и честный человек, который живет не для себя, а для других, и который всегда там, где трудно. Там, "где кипенье великих работ", или там, "где скрещены трассы свинца", — говоря словами советского поэта Александра Межирова, чьи стихи "Коммунисты, вперед!" она тоже читала нам на уроках.
Она была абсолютным бессребреником. Годами жила на одних макаронах. Деньги уходили на книги, на замечательный литературный музей, которая она организовала в школе, на поездки со школьниками по стране. Эти поездки — нечто просто невозможное по нынешним временам. Каждые каникулы Елизавета Романовна договаривалась с какой-нибудь школой в каком-нибудь городе, и нам предоставляли школьный спортзал. Спали на матах в спальных мешках. Ехали советской железной дорогой — с 50-процентной скидкой. Так мы из нашего скромного Новоульяновска много куда добрались — до Москвы, Ленинграда, Волгограда, Пскова, Великого Новгорода…
10 "А" класс — ученики Елизаветы Романовны. Новоульяновск, 1979 год. Фото: Юрий Сорокин
Она гордилась значком "Турист СССР", и, кстати, было чем гордиться: в советские времена просто так этот значок не выдавали, требовалось пройти по энному количеству сложных маршрутов. Ей было уже под 50, когда она — одна! — отправлялась с нами, оравой из 30 школьников от мала до велика, в пеший поход в Жигулевские горы. "Где бронепоезд не пройдет, не пролетит стальная птица, турист на пузе проползет, и ничего с ним не случится", — распевали мы вместе с ней. А еще были фольклорные экспедиции по деревням Ульяновской области, в которых мы записывали старинные русские песни и фотографировали неповторимые деревянные оконные наличники…
Она была, как сама говорила, широко известна в узких кругах. К ней в школу в маленький Новоульяновск приезжали учителя из других школ со всего Союза, преподаватели вузов, сотрудники музеев и министерства просвещения. Помню, в 1979 году к нам на урок пришел не кто иной, как сын знаменитого полярника и сам выдающийся историк профессор Сигурд Оттович Шмидт, он уговаривал нас поступать в Историко-архивный институт и даже обещал протекцию (продиктовал свой домашний телефон!)…
Она прожила долгую-долгую жизнь. Работала до последнего, пока могла. Сегодня в школе преподают ее ученики и дети учеников. В последние годы она стала глубоко верующим человеком, и для меня в этом нет ничего удивительного: наверное, в ее понимании коммунизма — жить не для себя, а для других — до Христа один шаг. До последних дней она сохраняла ясный ум, ясную память и светящийся взгляд. Мы встречались за три месяца до ее ухода, и она вновь читала наизусть "Василия Теркина". Остались ее внук и внучка — их она воспитала после смерти их мамы, ее дочери, и это был еще один ее личный подвиг.
Вот и засыпали могилу землей. Кого мы похоронили? Немку по происхождению, учительницу русского языка и литературы, настоящего советского человека, коммуниста, православную христианку. Да, это все сочетается в одном человеке. Так бывает. Или так было. Недавно, кажется, все смотрели и обсуждали брутальный ретро-сериал "Слово пацана". Советская школа, изображенная в сериале не без таланта и убедительно, — такая, что, как говорится, не дай Бог! Не буду спорить. Просто хочу сказать, что я, к счастью, учился в другой школе.
