Про Тасю, конфеты и предателя-кота
Тася стояла перед мамой, уперев взгляд в ковер. Никогда еще он не казался таким интересным и занимательным. Хотя сейчас Тасе все казалось интересным, если это давало возможность не смотреть в глаза маме.
Когда мама ругала Тасю, взгляд становился очень тяжелым. В такие моменты Тасе не нравилось находиться рядом, но выбора у нее обычно не было. Почему-то мама отказывалась ругать Тасю, когда та тихонечко сидит в другой комнате. А ведь так было гораздо легче!
— Итак, я жду ответа: кто съел все конфеты из вазочки? — голос мамы был суровым, а глаза из голубых стали серыми, как и всегда, когда Тася напроказничает. О цвете глаз мамы Тася сейчас только догадывалась, потому что взгляд ее все еще изучал узоры на ковре.
Мама громко вздохнула и стала объяснять, что их в квартире живет только трое — Тася, мама и папа. Папа на работе, мама конфеты не брала. Кто взял?
— Барсик! — буркнула Тася. Прости, пушистый друг, но приходится все валить на тебя, потому что Тася еще не отбыла двухнедельное наказание отлучения от сладкого за ту банку варенья.
Барсик выглянул из-за шторы и возмущенно мяукнул. У него своих грехов навалом, так что взваливать на свою гибкую спинку еще и Тасины он не собирался. Тем более после того, как она его насильно обрызгала мамиными духами. Вы пробовали вылизываться после духов? А Барсик пробовал, и ему этот результат совершенно не понравился.
— А Барсик говорит, что не брал конфеты, и я ему верю, — продолжала допрос мама. — Вот если бы у нас сметана или колбаса пропала, тогда вопросы были бы к нему. А конфеты Барсик не ест.
Оправданный Барсик проигнорировал часть про колбасу, задрал хвост трубой и довольный прошел мимо насупившейся Таси. Кот явно наслаждался моментом, что дома кто-то виноват, и это не он.
«Предатель!» — подумала про кота Тася и с еще большим энтузиазмом уставилась в ковер. Признаваться Тася не собиралась. Про варенье она уже призналась, а ее на две недели оставили без сладкого. Это было всего четыре дня назад. А если еще на две недели продлят наказание? Это же будет… Это будет… Тася не помнит, сколько это будет, но точно очень-очень долго.
Шмыгнув носом, Тася решила стоять скалой — не брала конфет и все. Как мама сама не раз говорила, вину нужно доказать, а ее никто не видел, Тася специально внимательно за этим следила.
— Тася, чистосердечное признание облегчает вину, — напомнила мама.
Ага, облегчает оно, как же! Вот с вареньем призналась, так и вся выгода от этого, что в угол не поставили. А лучше бы поставили. Постояла бы часок и на волю с чистой совестью, как папа говорит. А так две недели без сладкого! Вот они сами пробовали целых две недели прожить без сладкого? Изверги какие-то, а не родители.
Мама тем временем разглядывала свое чадо. Рот перемазан шоколадом, из кармана фантик торчит, стоит вся нахохлившаяся, как воробей, но упрямо не признается.
— Не хочешь правду говорить? Хорошо. У меня есть неопровержимые улики, кто приделал ноги конфетам из вазочки, но если я их озвучу, тогда ты получишь наказание более суровое, чем если признаешься сама.
Тася продолжала изображать партизана, у которого выведывают самую главную военную тайну. Знает она эти мамины заходы. Раскрутит на чистосердечное, а потом все равно накажет. Тася помнит.
Мама со вздохом достала с полки зеркало и поднесла к Тасе.
— Смотрись в зеркало, что видишь? Это чья это рожица перемазана шоколадом? Барсика? И у него же в кармане фантики? — проговорила мама, вытаскивая за краешек фантик. — Теперь шагом марш в угол. Вот папа придет, еще он с тобой поговорит.
Тася развернулась и шаркающей стариковской походкой направилась в угол, попутно вытирая рукавом остатки шоколада с лица. Следом за ней припустил Барсик, чтобы утешить свою маленькую хозяйку, но его Тася намеренно не замечала. Она все еще помнила, что кот — предатель.
Пришедший через полчаса папа о чем-то поговорил с мамой на кухне, потом направился к углу, где томилась узница режима.
— Ты поняла, за что тебя в угол поставили? — нарочито строгим голосом спросил папа.
— Поняла, — горько вздохнуло дитя.
— И за что же?
— Что улики оставила, — еще раз тяжко вздохнула дочь прокурора и капитана полиции.
