Последние 20 лет Владимир Любарский был прочно связан с властью. Заместитель начальника управления по борьбе с организованной преступностью Республики Карелия, начальник управления по противодействию коррупции Службы судебных приставов РФ, заместитель губернатора Карелии по внутренней политике, глава Петрозаводского городского округа… Именно с должности мэра в прошлом году он неожиданно для всех ушел на фронт — простым рядовым. Корреспондент «РГ» встретился с Владимиром Любарским в Москве, где бывший мэр восстанавливается после ранения, полученного в зоне СВО.
Почему ушел на фронт
Владимир Константинович, что стало главной причиной того, что вы пошли на фронт?
Владимир Любарский: Мне кажется, одну причину здесь нельзя выделить. Мое решение сложилось из совокупности причин. Если совсем по Фрейду, то в 90-е годы я начинал служить в милиции, а в то время многие мои сослуживцы ездили в командировку на Кавказ. Я не ездил не потому, что не хотел или боялся. Просто показатели раскрываемости у меня были высокие, и начальство не отпускало. С тех пор остался какой-то комплекс: почему этих посылали, а меня нет. А ведь я еще до милиции срочную службу отслужил в 11-й отдельной десантно-штурмовой бригаде — это была серьезная армейская школа.
Вторая причина — уже в бытность мэром приходилось ходить на похороны наших ребят, павших на СВО, как на работу. И там я постоянно говорил, что они умерли за нас. Но эту фразу нельзя дежурно произносить. Город у нас маленький, многих родственников павших знаешь лично. И ты все время повторяешь одно и то же. Это, безусловно, правда, но я поневоле стал задавать себе вопрос: почему вот он погиб — молодой и жизни еще не вкусивший — а ты остаешься здесь?
Вспоминаются слова из военной песни Высоцкого — «Но мне женщины молча намекали встречая»…
Владимир Любарский: Конечно же, никто из родственников ничего не намекал, вопроса такого не задавал. Но мне было достаточно того, что я сам себе его задавал и отделаться от этого не мог… Еще одна важная причина — мой дед после окончания дирижерского отделения Ленинградской консерватории ушел добровольцем на фронт и пропал без вести. Остались только письма с войны, которые я издал книжкой небольшим тиражом. Я всегда думал: каково там было деду? Что он пережил в Великую Отечественную? Теперь, побывав за «ленточкой», знаю ответ на этот вопрос. Потому что сколько бы ты ни читал книги, ни смотрел кино, пока ты сам не попадешь в условия СВО, прочувствовать это невозможно.
Ну вот вы вернулись с фронта, находились на излечении, прошлись по Москве. Люди здесь понимают, что страна ведет боевые действия?
Владимир Любарский: Понимает очень ограниченное число людей, которые вовлечены в это в силу родственных связей или своей жизненной позиции. Во время Великой Отечественной народ был, как монолит. А сейчас большинство считает, что их это никак не коснется. Поэтому консолидация общества — это не фигура речи, а просто условие для выживания страны. Для меня, ко всему прочему, было очень важно показать, что мэр или другой представитель власти — это не небожитель какой-то, который печется только о своем благополучии, а он точно так же может пойти воевать, как и любой другой гражданин страны.
Сейчас экс-глава Петрозаводского городского округа проходит в Москве лечение после ранения, полученного в зоне СВО. Фото: Из личного архива
Как разгромили «Карловских»
Еще до работы в качестве мэра и до спецоперации вам пришлось повоевать с бандитами — в лихие 90-е. Чем приходилось заниматься на службе?
Владимир Любарский: Последняя моя должность в МВД — замначальника управления по борьбе с организованной преступностью Республики Карелия. А до этого много лет работал начальником отдела по борьбе с оборотом наркотиков городского УВД. Через наркоту мы разгромили, в частности, самое крупное и опасное в Карелии организованное преступное сообщество — «Карловские». Эта группировка занималась вымогательством, убийствами и наркотиками. Лидеры «Карловских» настолько поверили в себя, что стали напрямую выходить на руководство среднего звена местного МВД и даже ФСБ с предложением о сотрудничестве. Вот тут-то они и потеряли бдительность. Мы ввели в банду в качестве агента под прикрытием сотрудника моего отдела. В ходе серьезной оперативной разработки выявили каналы поступления наркоты, точки, где продают, узнали, кто охраняет. Зацепив за наркоту, мы в итоге раскрыли многие заказные убийства и случаи вымогательства. Так мы их и нахлобучили — на скамью подсудимых сели 20 «Карловских» во главе с самим Карловым, который во всем признался, что бывает очень редко.
Все бандиты получили огромные сроки. Павел Николаевский, который был внедрен в группировку, в итоге был награжден Орденом мужества. А мне дали медаль «За отличие в охране общественного порядка». Николаевский сейчас заместитель министра природных ресурсов Карелии. А координировал нашу работу прокурор республики Артур Парфенчиков, сейчас он глава Карелии.
Ну и времечко было — разгул бандитизма, когда могли и прихлопнуть запросто — ну если ты действительно борешься со злом, а не приспособленец. А если сравнить ту вашу службу с передовой?
Владимир Любарский: Никакого сравнения. Как бы ты ни рисковал в милиции, но сравнивать с современными боевыми действиями абсолютно нельзя. Даже те мои сослуживцы, которые раньше воевали в Чечне и попали сюда, говорят, что там был риск, а тут — рок. Современные вооруженные конфликты очень циничны и технологичны. При всем уважении к беспримерному мужеству штурмовиков, которые с автоматами захватывают опорники, здания и окопы, 90 процентов боевых действий на спецоперации состоит в том, что противники перемалывают друг друга с воздуха дронами, кассетами, артиллерией. Сегодня ты жив, завтра нет, сейчас стоит с тобой рядом человек, через пять минут его уже нет. Такая вот мясорубка — лотерея по сути.
Пересел на самокат
В 2021 году вы стали мэром Петрозаводска. С чего начали свою деятельность на посту градоначальника?
Владимир Любарский: Выгнал заезжую компанию, отвечавшую за уборку городских дорог и плохо справлявшуюся с этой задачей. Завел страницу в социальной сети «ВКонтакте» и обязал то же самое сделать всех своих заместителей. Основное требование времени заключалось в том, что власть должна иметь обратную связь с народом. И запрос на это был реально живой. На наши планерки мог прийти любой из горожан и задать там свой вопрос. Изменил систему контроля. Поручение руководителя являлось для сотрудников администрации обязательным к исполнению. Если было невозможно исполнить — должны были доложить в короткий срок с объяснениями — почему.
Вот сейчас чиновников пересаживают с иномарок на отечественные автомобили, а вы, говорят, на самокате на работу ездили…
Владимир Любарский: Вы знаете, на самом деле в этом не было никакого популизма, а только здравый смысл. У нас город маленький. От городской администрации до здания правительства и законодательного собрания рукой подать. Я на самокате за пять минут преодолевал любой из этих маршрутов. Зачем мне нужен автомобиль с водителем — щеки надувать? Из дома до работы дольше выходило, потом я пересел на велосипед. Тут и для здоровья огромная польза — сбросил 40 килограммов веса — со 140 до 100. В то время, например, я легко мог проехать 100 километров подряд на велосипеде или пересечь на кайяке (байдарке) Онежское озеро.
Военная служба для Любарского не новинка. Еще до милиции он отслужил срочную службу в десантно-штурмовой бригаде. Фото: Из личного архива
Как мэр стал Рэмом
Каким образом вы отправились на СВО? Вы пришли в военкомат как обычный человек или вас губернатор отправил по какому-то своему каналу?
Владимир Любарский: Никакого губернаторского канала у меня не было. Вначале я вообще от всех скрывал свои намерения. Потому что прекрасно понимал, что идти на СВО балластом не самый лучший вариант — мне тогда было уже 55 лет. Несмотря на то, что я усиленно занимался спортом, решил утроить себе проверку. Ведь СВО — это совсем другое. Поэтому в свой собственный отпуск, сказав семье, что еду на курсы повышения квалификации мэров, отправился в Гудермес, в университет российского спецназа. Там в рамках спецкурса №1 прошел тактику, стрелковую и медицинскую подготовку. И я понял, что по своим физическим кондициям готов не хуже молодых бойцов.
А как в «Ахмате» оказались?
Владимир Любарский: На одной и той же базе в Гудермесе был лагерь подготовки «Ахмата». Так я оказался в этом отряде добровольцем. Там же у нас сложилась команда из 11 человек — семь из Карелии, трое из Омска и один из Подмосковья. Все мы вместе проходили учебу, держались единым коллективом и, когда уже самолетом прибыли за «ленту», то в лагере боевого слаживания стали боевой единицей — отделением. Нам повезло, что наши омские парни все были на гражданке досаафовскими инструкторами — по тактике, по минно-взрывному делу, по разведке. В один прекрасный день в лагерь подготовки приехал Апти Алаудинов, командир спецназа «Ахмат», вместе с командиром подразделения БПЛА с позывным Грек. Они наше подразделение и забрали на передовую. Как раз в это время случился локальный прорыв под Клещеевкой, и там мы прошли первую проверку боем. Через несколько дней погиб наш командир Грек, а несколько человек из моего подразделения — Монтана, Молчун и Сивый — получили ранения.
А вам какой позывной дали?
Владимир Любарский: Рэм — что значит «мэр» наоборот.
Каковы были ваши обязанности в подразделении БПЛА?
Владимир Любарский: Чтобы оператор дрона мог вести разведку и корректировку огня, вокруг него должны трудиться человек пять обслуживающего персонала — практически круглосуточно. Я как раз и служил в такой группе обеспечения — большей частью квадроциклистом. Но выполнять приходилось кучу задач, которые не входили в мои прямые обязанности. Например, по эвакуации раненых.
Чудеса на СВО
Когда-то мэр Петрозаводска Любарский ездил на работу на самокате. Теперь ему полезнее квадроцикл. Фото: Из личного архива
Приходилось слышать, что сотрудников службы эвакуации раненых называют смертниками. Почему?
Владимир Любарский: Потому что бойцов они спасают прямо с поля боя под шквальным огнем, ничем не защищенные, и за ними ведется постоянная охота. У нас такой специальной службы не было, вот и приходилось заниматься самим, причем часто выезжали за бойцами из других бригад. А я за рулем квадроцикла — мне, как говорится, сам Бог велел. Помню, сидит у меня за спиной тяжелый. И я на него ору — уговариваю, чтобы он сознание не терял, иначе умрет. За нами по пятам укропские «мавики» (дроны) летят, а впереди покатая горка. Ну, думаю, все, конец! Не поверите — въехал в горку на квадроцикле со скоростью 114 километров в час. Такое впечатление, что нас сзади толкала какая-то неведомая сила. До сих пор не верится. Такую скорость и по ровной дороге не разовьешь. Раненого успел довести до медпункта, выжил… Наши медики, конечно, героические парни: за 3,5 месяца 104 бойца спасли.
А еще необычные случаи были?
Владимир Любарский: Я не могу назвать себя воцерковленным человеком. Но я безусловно понимаю, что в мире действует не только человеческая воля, и далеко не все можно объяснить законами природы. Однажды мы с бойцами устроились на ночевку в подвале полуразрушенного дома. Вдруг часа в четыре утра над нами так громыхнуло, что мы подскочили на своих лежанках в горизонтальном положении. Тишина, и при свете лампочки аккумулятора видим, что по стене стекает что-то темное. С трудом открываю люк из подвала, оглядываюсь и все понимаю: прямо в наш дом прилетела мина большого калибра — 120-мм. От дома и всего что в нем было ничего не осталось — только огромная куча пыли, а на самом верху — иконка святителя Иоанна Златоуста. Абсолютно целая. Вот как она там оказалась?
Вы забрали иконку?
Владимир Любарский: Конечно. Она теперь в блиндаже у наших ребят, греет их души.
Почему служил рядовым
Когда вы увольнялись из правоохранительных органов, вы в каком звании были?
Владимир Любарский: Майор, хотя должность была полковничья.
Вы были майором, с огромным опытом управленца. Разве не разумнее было бы вас использовать на командирской должности, ну как минимум политруком?
Владимир Любарский: У меня другое мнение. Специализация в полиции и в армии абсолютно разная. Ты можешь быть прекрасным следователем, криминалистом или опером, а в условиях боевых действий — совсем нулевым офицером. Дай батальон полицейскому полковнику — да он всех своих бойцов погубит! Гражданский опыт управленца тоже в боевых действиях не поможет. Поэтому я и пошел рядовым, потому что по уровню знаний я был командиром отделения. Этот функционал я там и исполнял. Насчет политрука и прочего — мне очень не хотелось, чтобы кто-то потом на гражданке, если выживу, про меня говорил, что я где-то отсиделся и прятался.
А как же слова известной песни — «Но есть у комиссара преимущество одно — всегда в атаку первым подниматься»?
Владимир Любарский: Кто сейчас помнит эту песню и кому потом объяснишь, что не отсиживаются? Я изначально хотел быть таким же, как и все.
Ваша команда из 11 человек — какова их судьба?
Владимир Любарский: Компас, к сожалению, погиб. Остальные все ранены, кроме одного омского парня и двух наших медиков. Этот омский — Шило — был самым рисковым из нас. Лез во все дыры. Вместе со мной вывозил раненых. С учетом альпинистской подготовки залезал на разные опоры, когда нужно связь тянуть. Был комичный случай, когда наши танкисты, видимо, совсем зеленые, бросили на поле боя свой танк, на котором от прямого попадания всего-то загорелась маскировочная сетка. Под шквальным огнем Шило добежал до танка, запрыгнул в него и поехал в нашу сторону. Уже потом выяснилось, что в танке он сидел второй раз в жизни. Первый раз это было на гражданке в омском ДОСААФе, когда он просил инструктора показать ему, на какие рычаги нажимать.
Прилетела «Баба Яга»
Как вас ранило?
Владимир Любарский: Что называется, попал в сказку — за мной прилетел украинский дрон «Баба Яга». В это время мы везли на позиции наших бойцов бензин и доски. Первой сброшенной миной дрон сжег нашу «буханку». Второй осыпал осколками моего сослуживца Фермера — из-за своего атлетического телосложения он не смог поместиться целиком в окопе и его ранило в спину, плечо и бедро. Две оставшихся мины «старуха» сбросила на меня. От первой смог увернуться, а вторая таки достала — осколок попал в правую руку. Вот тут-то и пригодились знания полевой медицины, полученные в Гудермесе: наложил жгут, стянув вену и не дал продолжаться обильному кровотечению. Мы самостоятельно добрались до ближайшего блиндажа, где нам перевязали раны, вкололи обезболивающий и отправили в госпиталь.
Каков характер ранения, прогноз врачей?
Владимир Любарский: Осколок прошел между артерией и веной, задев стенку последней. В итоге на руке оказался перебит нерв, который управляет движениями пальцев. Сгибается только мизинец. Предстоит длительное и сложное восстановление. Задача заключается в том, чтобы выросли новые нервы. А они растут по миллиметру в день. Поэтому сейчас учусь писать левой рукой. Стрелять левой тоже нужно научиться.
Несмотря на опыт управленца, Любарский решил служить рядовым. Фото: Из личного архива
Ваши самые тяжелые воспоминания, связанные с фронтом?
Владимир Любарский: Гибель товарищей — что может быть тяжелее. На самом деле, о чем разговаривают бойцы на СВО? Не про женщин, не про машины и не про футбол. Люди обмениваются специфической информацией — кто двухсотый, кто трехсотый. Если встретятся люди, которые какое-то время друг с другом не виделись, они ни о чем другом говорить не будут. Сначала я этому удивлялся, а потом привык: что может быть ценнее человеческой жизни.
Музыка на передовой
Что слушают на СВО, какие песни?
Владимир Любарский: Я привез с собой записи Игоря Растеряева, парням понравилось, что называется, зашло. Но на самом деле там не до музыки, любую свободную минутку старались улучить для сна. Это просто я сумасшедший меломан — установил на наш блиндаж большую колонку, которую прислали с гуманитаркой. И когда трапезничали — включал Растеряева, Хворостовского, советские военные песни.
А Владимира Семеновича?
Владимир Любарский: Высоцкого тоже. Но все же по понятным причинам предпочитали слушать что-нибудь более позитивное, потому что надрыва нам хватало и без того, а военные песни — они тоже разные. «Он вчера не вернулся из боя» — не совсем подходящая тема, по сравнению, например, с «Бьется в тесной печурке огонь». Но по глубине проникновения в психологию бойца Высоцкий, конечно, непревзойденный мастер.
А радостные моменты — они были?
Владимир Любарский: Когда ты довозишь до медпункта раненого — ничего не может быть радостнее. Только успеешь спросить, передавая медикам — ты откуда, брат? Из Дагестана, из Краснодара, из Якутии — коротко отвечают. Ну, выздоравливай, земляк!
«Гибель товарищей — что может быть тяжелее?» — говорит Любарский. Фото: Соцсети
Впереди третья жизнь
Вы после фронта что-то переосмыслили? Взгляд на жизнь поменялся?
Владимир Любарский: Абсолютно. Я и раньше не особо расстраивался по пустякам. Теперь просто перечень того, какие поводы можно считать пустячными, расширился существенно. Как у Высоцкого — это не горе, если болит нога. А еще я познал, что такое боевое братство. Это не дружба, а нечто более глубокое. Мысленно я там, за «ленточкой». И, находясь здесь, помогаю своему подразделению, чем могу. Да, ранение — вещь неприятная. В правой руке постоянно чувствуешь горящий камень — нейропатическую боль. Сегодня прошелся по беговой дорожке четыре часа. Пока идешь — не болит. Но я ни о чем не жалею. У меня теперь три жизни. Одна была до фронта, другая во время, а сейчас начинается третья.
Какая она будет?
Владимир Любарский: Не знаю, я не ясновидящий. Должность мэра выборная, она не предусматривает возвращения на нее со спецоперации. Чиновником — тоже вряд ли, у меня же правая рука не работает — я даже подписи поставить не смогу. Сейчас самое главное — вернуть здоровье. Усиленно занимаюсь. И жду не дождусь тепла, когда можно будет выехать с удочкой на лесные озера у нас в Карелии.
