— Cмерть?
— Агасики.
— Ты за мной?
— Да вроде, здесь и нет никого больше.
— Что ж… ты должна была прийти рано или поздно.
— Должна, должна… Никому я ничего не должна! Вставай давай, пора нам.
Мужчина с трудом поднялся, оглянулся по сторонам на больничную палату, койку, свое измученное тело. Вздохнул и подошел к высокой фигуре в длинном черном балахоне. Cмерть, опираясь на косу, пристально смотрела на него, сверкая огненными глазами с белого голого черепа.
— Вот всегда хотел тебе вопрос задать? Ты косу эту с собой просто как символ носишь? Или голову мне ею будешь… того… сносить? – мужчина провел ребром ладони по шее.
Cмерть удивленно подняла надбровные дуги – ее мимика была удивительно живой для мeртвого черепа.— Нет, для красоты! Ты что, пословицу не слышал – «Коса – девичья краса!»
У мужчины расширились глаза.
— Ну… не хотелось бы, конечно, тебя разочаровывать. Но…
— Что «но»?
— Как бы, не о том пословица. Не о той косе…
— Да? Уверен?
Он кивнул. — Вот, блин! – Cмерть досадливо стукнула длинной рукоятью об пол. — А я старалась, точила. Еще и отсрочку два года дала тому кузнецу, который мне эту косу впарил. «Возьми, — мол, — красавица, не пожалеешь». Помолчали.
— Я тебя, уже два года жду, — сказал мужчина.
— Что, правда? — Да, мне врач тогда сказал, что я больше месяца не протяну, а я живу все, живу… И тебя все нет, и нет.
— Ну задержалась немножко. А что? Девушка должна сломя голову в домашних тапочках на встречу бежать? Мне как с тобой свидание назначили, так я сразу решила себя в порядок привести. Душ принять, зубы почистить, череп наполировать. Мантию вот, все выбрать не могла. Одна была, черненькая такая, парчовая, так она меня полнит.
Мужчина недоверчиво покосился на скрытый балахоном скелет собеседницы.
— А другая – тоже черненькая, полиэстер сто процентов. Ну куда такое надевать? А если вспотею?
Взгляд мужчины стал еще более недоверчивым и озадаченным.
— Шелковая хороша, но недостаточно черненькая. Хлопок – без капюшона. На свою любимую (в прошлом веке на распродаже отхватила) пятно посадила. Забирала как-то одного художника, а он пьяный был и краской белой мне на мантию – ляп! Вот эту надела. Как тебе?
— Хо…рошо, — тихо и неуверенно вымолвил мужчина, не переставая удивляться.
— Атлас. Красивая, мягонькая. Не полнит же? Нет?
— Не…нет…
— Ну вот. Потом маникюр, педикюр…
Он тщетно попытался рассмотреть на костяшках ее рук и ног ногти.
— Потом аксессуары.
— Коса?
— Пояс! – Cмерть продемонстрировала грубую веревку, свободно висевшую в петлях в районе талии. – Эксклюзив – с висельника одного. Собиралась, и время как-то незаметно пролетело. Да, не обижайся ты. Подумаешь, всего-то на два года опоздала.
— Я и не обижаюсь… Ты что, для меня старалась?
— Нет, конечно. Для себя. Я же сама себя уважать перестану, если начну к вам, cмертным, как попало являться.
— И за два года у тебя разве других… эмм… клиентов не было?
— Почему, были. Полно. Мрете вы, как мухи.
«Логика. Где?» — думал он, все больше и больше запутываясь.
— Так к ним ты в чем попало приходила? В тапочках? Или тоже опаздывала?
— Тебе лишь бы ворчать! Они срочные были. Там хочешь не хочешь, косу в руки – и бегом забирать. Иначе влетит от начальства по черепушке.
— А я не срочный? – мужчина разволновался.
— А ты в руках Болезни. Как она с тобой закончит, так и мне можно приходить. А твоя Болезнь – та еще стерва. Крутит, вертит, то зажмет, то отпустит. Не люблю таких.
Cмерть огляделась.
— Кстати, а где эта холера?
Мужчина сам принялся с интересом осматриваться.
— Так не холера же, — возразил он.
— Не важно, язва бородавчатая.
— Да нет!..
— Не суть! Обзываю, как хочу!
Сквозь стену в палату вынырнула бледная тощая девица с впалыми чахоточными щеками в истрепанном платье, глаза были жуткими, с огромными черными кругами вокруг, а наведенные губы выделялись болезненно-красным пятном.
— Забирааааешь? – зашипела она. Ее длинные седые волосы развивалась, словно под водой.
— Ну, а что? – ответила Cмерть. — Сколько можно. Ты его и так два года уже изводишь, курва сифилисная.
— На себя посссмотриии, безнооосссая. Я еще не все сдееелалааа, — противно шипела девица, протягивая к мужчине костлявые руки с длинными ногтями.
Мужчина поморщился и отступил от нее, ближе к Cмерти – та казалась ему более симпатичной.
— Сделала, не сделала. Мне то что? Мое дело маленькое.
— Разззве у тебя уже получееено разрешееениеее?
— А когда я без разрешения приходила? – хмыкнула Cмерть и со строгой серьезностью бросила мужчине: — Идем!
Они шагнули прямо в окно, и тут же окно и палата исчезли, а вместо этого открылся длинный темный туннель с округлыми мягкими стенами, словно сшитыми из плотного черного бархата.
— Постоооой! – послышалось у него за спиной. – Подождииии! Ты ещееее недостааааточно страдаааал! Моооой!
Синюшная рука вынырнула из темноты и схватила его за запястье. Мужчина испуганно дернулся – болезнь изводила его уже два года невыносимыми болями, тошнотой, слабостью, головокружением… Не жил, а мучился. Cмерть резко обернулась, отточенным движением взмахнула косой, отсекая конечность навязчивой Болезни.
— Не для красоты, значит… — уважительно сказал он, потирая запястье и глядя на сверкающий серп косы.
— Нет, — ответила Cмерть. – Шутила я.
— И про долгие сборы шутила?
— Естественно. Да, троллила я тебя.
Он ухмыльнулся и вздохнул.
— Так значит… пора?
В ответ Cмерть тихо хихикнула, с ловкостью джедая крутанув косу, сделала в ткани туннеля надрез, сквозь который засочился слабый свет.
Она обернулась к мужчине.
— Ты как очнешься, не делай резких движений. Там Михалыч дежурит, хоть и алкаш последний, а забирать еще рано. Смотри, чтобы сердце не схватило.
— Где? Кто?.. О чем ты вообще? – опешил он.
— В морге.
— Так… я же в палате… — Cмерть ведь с больничной койки его забрала всего пару минут назад.
— Нет. Умер ты, — пояснила она. Озорная улыбка смотрелась на голом черепе достаточно зловеще. – И в морг тебя отправили. Так что поспеши, пока не закопали.
— Но… минута всего…
— Тут время по-другому течет.
— Так… Ты меня отпускаешь, получается?..
— Получается. Не настало еще твое время. Живи пока.
— А Болезнь?
— Отцепится. Ты ведь yмер.
— Но почему тогда?
— Уж больно Болезнь эту твою терпеть не могу. Ей лишь бы живого помучить. Злобная твaрь. А ты иди-иди. Живи, радуйся.
Мужчина оторопело полез в разрез. Он видел лежащие на столах тела, и хотя все они были прикрыты простынями, а надписей на бирках отсюда не разглядеть, свое узнал сразу. Уже ступив в помещение морга, он обернулся.
— Не думал, что ты… такая…
— Какая такая?
— Ну… человечная, что ли…
— Иди уже! И смотри мне Михалыча раньше времени не пришли. А то окочурится еще, а я не накрашенная!..
