В начале августа короткая видеозапись из Суджи облетела практически всю страну – местный священник рассказывает, что город под обстрелом и он укрыл прихожан в храме. Детей, женщин, стариков. Это происходило 7 августа. И это был настоятель Свято-Троицкого храма, протоиерей Евгений Шестопалов, который потом этих людей вывозил в безопасные места. За несколько страшных дней он собирал по всей Судже тех, кто не мог эвакуироваться сам. Из журналистов в настоятели Мы встретились на прошлой неделе спустя много лет. Отец Евгений – мой однокурсник по воронежскому журфаку. Разговор начали со студенческих дней, издалека, чтобы не сразу по больному. Настоятелем Свято-Троицкого храма он стал в 1993 году, после послушания в Ракитном и с благословения архиепископа Иувеналия. – Я взял в университете академический отпуск на два года, меня рукоположили, и вот я попал в Свято-Троицкий храм. Журфак всё же закончил – заочно, диплом защищал уже в 1998 году по гомилетике (наука о церковной проповеди. – Т.Л.). Проповедь – это первый жанр журналистики. Творческий был у меня диплом, на собственных проповедях. На защиту пришёл в рясе, с крестом – мне позволили это сделать. Спрашиваю про храм. Вижу, что больно, но не спросить не могу – больше тридцати лет в нём, всё равно, что ребёнка вырастить. – Двести лет нашему храму, многострадальный он, – говорит отец Евгений. – В 1812 году освятили, а в 1853 году пожар был в Судже. После этого пристроили к храму ещё два придела, соединили с колокольней. Оттого у нас такие мощные своды в нём, до четырёх метров – это был центральный вход с колокольней. Поэтому я детей туда и определил – это самое бе-зопасное место, ракетой не пробьёшь… Когда пришёл сюда в 1993-м, на полу была туалетная плитка, на стенах масляная лубочная роспись, которая повздувалась, поскольку штукатурка отошла. Мне пришлось полностью это счищать, и целый год храм так и стоял – кирпичи вместо стен. Потом постепенно начали всё делать. Роспись у нас шикарная, для меня это вообще предмет гордости. Много иконописцев над ней трудилось. Начинал Андрей Марков, очень талантливый иконописец, – алтарь он сделал. Я недавно чистил память телефона, там было много фотографий росписи, а я их удалил – подумал, зачем фотографии, если стены есть, в любой момент можно сфотографировать. Потом, когда осознал всё, что произошло, горько пожалел об этом. Зато у меня осталась книга о храме – там вся история, росписи, фотографии. К 200-летию делали, в 2012 году… Сейчас вестей о храме у отца Евгения нет – подтверждённых, по крайней мере. Только слухи. – 11 августа последняя информация была от людей из Большесолдатского района – сказали, что храм был цел. Посечён осколками, но цел… Думали, Смоленская, оказалось – Пряжевская А ведь именно в Свято-Троицком храме была обретена икона Пряжевской Божьей Матери, – напомнил отец Евгений. – Когда только начинал в храме служить, после второй или третьей службы ко мне подошла пожилая женщина – София Михайловна, из старожилов, подвела к одной из икон и говорит: «Вот это чудотворная икона Пряжевская», – рассказывает он. – Я её послушал, задумался – у нас был каталог, его составили в 1987 году искусствоведы, которые приезжали из Курска. Открыл его – вот эта икона, к которой меня подвела бабушка, значилась там под номером 17, как икона Пресвятой Богородицы Смоленская. Время написания: конец XIX – начало XX века. Я и не знал тогда ничего о Пряжевской Божьей Матери… Постепенно стал обращать на икону внимание, приглядываться – она тёмная, в паутине, стекло чёрное, будто закопчённое. Оклад сколочен гвоздями, вокруг головы сделан нимб вручную, из палочек, и покрашен серебряной краской, а лика почти не видно. Приехала ко мне как-то из Воронежа знакомая, Ольга Петровна Шишова. Она в детстве перенесла заболевание, из-за которого возникли проблемы с ногами, поэтому передвигалась на двух костылях. Походила по храму, увидела эту икону, попросила стул – села напротив и разрыдалась. Проплакала всё всенощное бдение. Вечером мы сели за трапезу, она и говорит: что-то происходит, от этой иконы я чувствую силу и тепло. Я тогда задумался – люди с инвалидностью тоньше чувствуют такие вещи… На следующий день она попросила отслужить акафист иконе – мы отслужили, как Смоленской Божьей Матери, освятили воду, она омыла ноги этой водой. Потом я повёз её на природу – показать наши сосновые леса, нашу реку, всю эту красоту. В какой-то момент она отлучилась, а через некоторое время смотрю, кто-то плывёт по реке. И рыдает навзрыд. Это была Ольга Петровна. Вышла на берег и говорит – я 35 лет не плавала, боялась в воду зайти, а тут такое! Потом мне попалась на глаза брошюра про Горнальский монастырь и Пряжевскую икону, 1912 года издания. И в нашей иконе Божьей Матери я увидел тот образ, из брошюры. Поехал к владыке Иувеналию за благословением вскрыть икону. Мы пригласили художников, иконописцев, искусствоведов – во время чтения акафиста при них вскрыли оклад, сняли стекло, и по всему храму разнеслось такое благоухание! Тут уже не было никаких сомнений. Я снял ризу медную, а под ней лежит три высохших цветка – нарцисс, ромашка и василёк. Лежали рядом как святая Троица. Я их достал аккуратно и переложил в старинное Евангелие – подумал: потом гербарий сделаю. Действительно, это оказалась Пряжевская икона. Потом в Свято-Троицкий храм стали приезжать батюшки, смотреть на икону – и всё время спрашивали у отца Евгения, что за ладан такой он использует, на весь храм аромат. А это благоухала икона. Причём рядом с ней запаха не было, но во всём храме он явно ощущался. Потом владыка назначил в честь обретённой иконы богослужение в Горнале. Октябрь, идут проливные дожди, службу надо было проводить на улице – а как проводить, если вокруг всё в грязи? Но Господь всё управил – за три дня дожди закончились, подул ветер, всё высушил. Это было 26 октября 1996 года. И с тех пор люди стали приходить и приезжать к иконе, её носили крестным ходом в Горналь, потом обратно в храм. Через какое-то время икону забрали на длительную реставрацию в Москву – сделали ей новый киот, после чего передали в Горнальский монастырь, где она и пребывала последние годы. – Однажды приехала женщина, – продолжает отец Евгений, – долго стояла, плакала возле иконы. Я подошёл к ней поговорить – оказалось, много лет назад у её дочери были тяжёлые роды, медики сказали, что или она не выживет, или ребёнок. Женщина, а она из другого района, приехала в наш храм и молилась перед Пряжевской – и случилось чудо, её дочь и ребёнок остались живы… А с цветами, которые были внутри иконы, вообще интересная история – я хотел их кому-то показать, раскрыл Евангелие, но так и не нашёл. Они исчезли, думаю, рассыпались – а на странице остались их контуры. Словно святая Троица. Август 2024-го 6 августа разделило жизнь отца Евгения и его семьи на «до и после». Теперь они, как и большинство суджан, живут в Курске – без вещей, без дома. И без храма. – Всё это началось рано утром, – вспоминает священник, – Мы выскочили на улицу в чём были и увидели, что в соседних домах нет стёкол, а дорога засыпана мусором и хламом. Потом уже увидели воронку. Год назад всё началось – частые обстрелы, беспилотники. В июне пошла пристрелка. На той стороне стягивались войска. Мы продолжали жить и надеяться на будущее. Мы в Судже привыкли к вою сирены, но когда она взвыла 6-го утром, все подскочили – это была уже другая сирена. И начались точечные прилёты – санэпидемстанция, прокуратура, суд, администрация, газовая труба… В одночасье исчезли свет, газ, вода, а, главное, связь. Дети прибежали из Заолешенки, рассказывали взахлёб, что у них там танки наши горят… Всех собирали в храм, детей, бабушек – казалось, на тот момент это было самое безопасное место. 7-го утром мы начали всех вывозить – тех, кто в храме был, и кого удалось найти. Везли людей до Большесолдатского, там были автобусы. Волонтёры помогали, военные, 810-я бригада – они порой даже не спрашивали, просто брали людей на руки и несли в нашу машину. В разговор включается Рита – жена отца Евгения. – Крайний раз мы были в Судже 10 августа, – вспоминает она, – когда забирали дедушку-инвалида без ноги. Многие не хотели эвакуироваться. Начинаешь в спешке бегать по домам, а люди отказываются ехать. За одной женщиной четыре раза приезжали – и военные, и администрация, и волонтёры, а она ни в какую… Другая женщина, 92 года, мигом собралась и поехала с нами – сказала, я жить хочу. Когда мы бабушку парализованную вывозили – в одну сторону поехали, там мост взорвали, нельзя. В другую – бой идёт, мы через Козырёвку решили, военные говорят, там танки в посадке. А у нас выхода другого нет, кроме как через посадку эту ехать. Я не знаю, как мы проскочили, – одна надежда на Бога была, что он им глаза прикроет. И вот эта бабушка парализованная всю дорогу крестилась и читала молитвы. Когда мы привезли её в Беловский район, она в панике сказала: я от вас никуда не уйду. Встречалось всякое. Когда вывозили из Большесолдатского людей, в том числе раненых, и грузили в автобусы, какой-то человек в белой рубашке, явно чиновник, даже не пытался помочь – просто стоял в стороне и молча наблюдал… Отец Евгений говорит, что в первые дни они с женой просто жили на автомате. – Утром уезжали вывозить людей, в час ночи вырубались без сил, почти не ели. Только на шестой день начали приходить в себя. Сейчас все ещё в состоянии шока – я тоже, до сих пор внутри всё дрожит и трясётся. Это состояние не объяснить. Мы стали другими. Какими – ещё непонятно, время покажет, но другими… Когда встречаемся с теми, кто выехал из Суджи в эти страшные дни, просто обнимаемся и плачем. Ничего не говорим, не рассказываем своих историй, никто не считает себя героями. А сколько таких людей, которые рисковали своей жизнью, спасая других, попадали при этом в плен, их избивали, потом отпускали, а они продолжали вывозить знакомых и незнакомых из-под обстрелов… Я служил в храме на проспекте Хрущёва самую первую службу после тех событий, попросили исповедовать – я вышел к прихожанам и тут увидел своих суджанцев. Какая тут исповедь, мы просто все плакали, смотрели друг на друга и плакали… Главное – не впадать в уныние! Отец Евгений каждый день навещает своих прихожан и земляков – кому отвозит гуманитарную помощь, кому помогает словом и советом. – У нас тут случай такой: мужчина, у которого онкологию обнаружили в последней стадии, доживал, как он думал, свой век. Когда обстрелы были сильные, дом у него сгорел. Так вот этот практически лежачий мужчина снял аккумулятор с чужой машины, поставил на свою и между минами и снарядами выехал в безопасное место, к своему знакомому, в село Новенькое (это Белгородская область). Когда мы узнали об этом, заехали к нему – он вышел, сам открыл нам ворота. Мы привезли ему два ящика продуктов, рыбу свежую – я спрашиваю, тебе рыбу почистить или сам справишься? Он говорит, конечно, справлюсь… Вот что это было? Сам не знаю. Год назад дети отца Евгения (а у него их пятеро) создали ему канал в Telegram. Сделано это было, чтобы лишний раз не обзванивать прихожан, когда что-то нужно – приход помогал солдатам, охранявшим границу, кормил их, привозил необходимые вещи. Помощь собирали, в прямом смысле, всем миром. – Сейчас этот канал превратился чуть ли не в единственное средство связи с суджанцами, – говорит отец Евгений, – у всех есть телефоны, но не всем получается позвонить. А так я каждое утро что-то наговариваю, они смотрят, видят, что мы живы, молимся за них, что-то делаем. Спрашиваю, почему он удалил тот самый пост, про то, как укрывал людей в храме. – Побоялся, что узнают враги и ударят по храму, – честно говорит он. – Опасность такая была и меня предупредили, что храм могут разнести. Я до сих пор не знаю, кто растиражировал то видео,– ясно было, что пересылали с телефона на телефон. Каждое утро отец Евгений по-прежнему наговаривает видеопослания для своих прихожан – своего рода мысли вслух. И эти мысли бывают разные, часто неудобные, потому что вопросов больше, чем ответов. Но самое главное сейчас, говорит он, не впадать в уныние. – Понимаю, людям трудно… Я сам считаю себя человеком позитивным и неунывающим, но в этой ситуации меня посетила скорбь такая, что я понял – если я в неё окунусь, если буду в ней пребывать, тогда уже возврата не будет, – уверен священник. – Так что, мои хорошие, не унывать, не падать духом! Помнить о том, что наш Бог – Бог любви, и всё что ниспосылается нам, ниспосылается свыше, и не больше наших сил. И если нам это дано, значит, мы в силах это перенести. Я вот так думаю и говорю всем и сам себе – всё будет хорошо. С надеждой на Бога, с верой в его человеколюбие и в то, что нам надо это пережить. О том, как переживали беду прихожане храма, спасённые отцом Евгением, читайте на странице 19. Татьяна ЛАСТОЧКИНА
