Николай Данилович закончил урок, взял классный журнал под мышку и направился к выходу из класса.
— А неожиданно было от вас услышать матерное слово! — вдруг услышал он вслед.
Это сказал Лиза. Она сидела за партой и улыбалась.
— Когда я чего сказал? — искренне удивился Николай Данилович.
— Ну, когда нам новый материал рассказывали, то сказали. Случайно, наверное?
— Вроде ничего я не говорил, — махнул рукой Николай Данилович и вышел в коридор.
Следующий урок Николай Данилович провел в добром расположении духа, но в конце урока ему вдруг в голову влезла надоедливая мысль — «неужели, действительно что-то невзначай сказанул неприличное».
Он полностью был уверен, что никого такого «матерного» он никогда бы даже случайно не сказал. Он вообще был такой человек, который эти слова в жизни мало употребляет.
Конечно, позавчера ему на ногу упал утюг с гладильной доски, а потому он назвал свою жену «не очень верной женщиной», которая не убрала утюг, а пододвинула его близко к краю. Но это единичный случай.
К концу рабочего дня Николай Данилович полностью в своих мыслях проговорил тот первый урок, думая, в каком моменте он мог употребить чего-то непристойного. Непристойные слова совершенно ни в какой момент не вставлялись.
Уже дома Николай Данилович припомнил, что Лиза это та ученица, из-за которой было несколько школьных скандалов.
Однажды она потеряла сменную обувь, а потому родили этой Лизы пригрозили чуть ли не судом классному руководителю. Конечно, потом оказалось, что Лиза забыла сменку у бабушки, но, как говорится, «осадочек остался».
А еще однажды на уроке физкультуры Лизе прямо в лоб прилетел мяч. Уже через полчаса в школу прилетели родственники Лизы и требовали выдать им учителя физкультуры, дабы линчевать его.
А тут, получается, учитель истории сказал чего-то такого, что нельзя говорить в присутствии детей.
Настроение у Николая Даниловича было плохое, а теперь окончательно испортилось. Он включил телевизор, сразу попав на телепередачу, где осуждали учителя, который то ли не туда посмотрел, то ли не то сказал, короче, все на него показывали пальцем и говорили, что «таким педагогам в школе не место».
В принципе, Николай Данилович запросто мог расстаться со школой, но пришлось бы менять образ жизни, а еще кредит на машину имеется.
Чего только не надумал он, стараясь предусмотреть все варианты развития событий.
Долго не мог уснуть. Выпил валерьянки. Только в третьем часу ночи ему удалось задремать. Но пришел сон.
В этом сне Николай Данилович стоял перед Иосифом Виссарионовичем и выслушивал от него тираду про «не заменимых людей не бывает». В конце вождь погрозил пальцем и дал сигнал к началу экзекуции.
Николай Данилович проснулся. Ужасно болела голова. Часы показывали полшестого. Он решил больше не засыпать, а пошел на кухню и на три ложки кофе добавил полстакана кипятка.
Дорога до школы показалась мучительно долгой. Он даже не сомневался, что его сразу же попросят в директорскую, где наверняка уже сидят родственники Лизы, участковый и какой-нибудь серьезный мужчина в очках.
Как ни странно, но никто Николая Даниловича не ждал.
Он очень задумчиво и напряженно провел два урока, а потом решил во всем разобраться, дабы больше не терзать свою душу.
— Лиза, — обратился он к ученице, — какое нехорошее слово я вчера сказал? Напиши, его, пожалуйста, на бумажке.
Лиза засмеялась.
— Да я это, не так его сначала поняла, а потом, когда начала параграф читать, увидела, что там это слово есть. Оно, оказывается, не матерное, а историческое.
— Какое это слово!? — уже чуть не крича выпалил Николай Данилович. Даже Леонид Якубович никогда в своей жизни так не требовал назвать слово целиком, как его требовал Николай Данилович.
— Суфражистки. Там даже в учебнике определение написано.
На душе Николая Даниловича стало так легко, будто он только что залез на белое облако, свесил ноги и помчался в далекую страну Тилимилитрямбию. А еще где-то запели птички и запахло ромашками.
