Беженцы, вынужденные переселенцы, эвакуированные… С 2014 года эти слова для меня, белгородки по рождению и по характеру, четко ассоциировались с жителями Донбасса. Беседуя с ними, такими похожими на нас категоричностью суждений, одержимостью трудом и любовью к своей малой родине, я все не могла понять: почему с самого начала вооруженного конфликта они все не уехали. Сколько жизней можно было бы сберечь… Сколько всего успеть за долгие годы на новом месте… А когда в том ветреном феврале загрохотало у нас, когда первые украинские снаряды пробили белгородские дома, а друзья звонили и криком кричали: "Уезжай оттуда!", я отвечала: "Ну, хватит вам. Поеду я сейчас только на работу. Все".
Однако тревога прочно поселилась в моем сознании. Она то пряталась в его дальний угол, то выбиралась оттуда. После одного из первых прилетов и очередного разговора о возможном переезде с липецкой подругой я начала собирать вещи. Кошкины. В переноску старушки Маруси Котеевны были упакованы лекарства, запас корма и дубликаты любимых игрушек. А мой рюкзак… Да стоит ли говорить…
ВСУ наносили удар за ударом по белгородской земле. Разрушенные дома, вспоротые вражескими снарядами поля и разбитые фермы, траурные похоронные процессии… Диверсанты в Грайвороне. Июньское шебекинское пожарище. Предновогодний удар по сердцу Белгорода. Февральские теракты. Мартовские разлеты чешского "Вампира", узнаваемого еще в небе из-за вибрирующего свиста. Его тонкие смертоносные снаряды вспороли любовно уложенную плитку в ста метрах от моего дома и в щепки разнесли фасады и пристройки рядом. Майский удар по многоэтажке, обрушение подъезда в Шебекино…
Ощущение сюрреалистичного ада стискивает легкие каждый раз, когда видишь факелы пылающих авто, посеченные фасады домов, стекольную крошку… тогда в марте чудом выжившие люди из соседнего дома уехали. Их серенькая кошка стала приходить к нам. Янтарные ее глаза в каждом человеке сначала искали хозяйку, а потом — сочувствие. Мы с соседями могли дать ей корм, ласку и даже пускали к себе под недовольное шипение питомцев. Она заходила, осматривалась и убегала.
Каждое живое существо стремится домой, убеждалась я и вспоминала шебекинцев. Тогда, в июне 2023, остановившись на трассе рядом с нашим поселком, они рыдали, глядя на свой пылающий разбитый город. Вернувшись, восстановили его из руин. Теперь по нему снова бьют из разных орудий и насылают темные дроны. Люди выезжают в надежде сберечь свои жизни. "Мы вернемся и все отстроим", уверенно, но со слезами в голосе, говорят они. Мне их стойкости учиться и учиться.
Пожарище атак ВСУ расползается вдоль границы с Сумской стороны. В любимой Курской области, за годы работы ставшей для меня продолжением милой родины, враг вертит в своих лапах села и человеческие жизни. Канонада то гремит, то умолкает и рядом с цветущей уютной Красной Яругой. От родительского дома до этого поселка я подростком доезжала на велосипеде. Теперь на том месте, где я, довольная собой, разворачивалась, блокпост. Все выехали, район закрыт. Мои родные тоже собрали необходимое в дорогу.
И вот теперь рядом с готовой кошкиной переноской стоит и мой рюкзак. Забивая его компактно уложенными вещами, я думаю о том, что придется оставить. Мои любимые книги, большая их часть — подарки родных и близких. Мои хризантемы и розы во дворике, весной их пришлось спасать после паводка и ледяного дождя. Крошку-сирень "Красавицу Москвы": как я мечтала о ней, а саженец совершенно случайно подарили в ботаническом саду родного университета…
В этой трагичной эвакуационной круговерти, где окажутся мои друзья: у всех свои обстоятельства. А мои дружные прекрасные соседи? Переедет ли со мной то ощущение счастья, с которым я живу на прекрасной белгородской земле? Теперь я понимаю и тех, кто остается в грохочущем Донецке, и тех, кто покидает приграничье. Наш дом, наш город, наша родина — это тоже мы. И кто бы вероломный не топтался грязными ногами по нашей земле, она остается нашей. Ведь мы живы, и мы ее любим.
