— Владимир, перед тем, как стать худруком "Ленкома", вы прошли в режиссуре большой путь и даже создали новый жанр, что вообще-то удается единицам — не только в режиссуре, но и в искусстве вообще. Как вы пришли к этому новому жанру? — Наверное, первый этап можно назвать "Веретенце" — это фольклорный коллектив, который занимался настоящей обрядовой музыкой, — ездили в экспедиции, записывали народные песни. Я тоже ездил, в том числе в село Плёхово Курской области, где сейчас идут бои, это Суджанский район. Мне прислали видео, — уже от села ничего не осталось. Хотя для меня этапы — это прежде всего люди. Допустим, если бы я не встретил Евгению Владимировну, — учительницу по музыке, которая меня отправила в фольклорную группу к Елене Алексеевне Краснопевцевой, — не попал бы в "Веретенце". Не осознал бы свой интерес к фольклору, если бы не Певцов Егор Стефанович — рожечник, пастух, который меня научил играть на рожке, делать инструмент, принял как родного внука, а мне было 13-14 лет. Я обманывал родителей, чтобы отпустили к нему, убегал из дома. У меня был магнитофон "Соната-211", надо было выстоять очередь, чтобы купить кассету Sony, чтобы была, все-таки, качественная запись, записывал Егора Стефановича. Брат мой говорил: "Ты что, на это тратишь кассету"? — Действительно, как пареньку в 14 лет может быть интересен рожок? — На самом деле, в "Веретенце" были абсолютно современные ребята, которые тогда любили "ДДТ", Бориса Гребенщикова, "Наутилус" — и на фольклорных инструментах пытались это сыграть. Я начинал показывать, как можно рок-н-ролл сыграть на балалайке. И через это мы приходили к традиционному наигрышу. И у всех загорались глаза, хотя вроде на балалайке играть уже не модно? — Очень давно не модно… — И вдруг все понимают, что блюз на балалайке очень круто звучит, а через это понимают, что наигрыш в "Семеновне" звучит еще круче… С тех пор традиционная музыка постоянно со мной, это основа для творчества. К сожалению, сейчас нет возможности поехать в экспедицию, хотя очень хочу… — Почему это так интересно — поехать в экспедицию? — Именно там, через общение со старшим поколением, тебе передаются какие-то простые знания, код. Тебе простым языком баба Даша, например, может сказать, что музыка должна идти в ногу со временем, но не выскакивать и не отставать. Это какие-то простые истины. В этом отношении надо сказать Богу спасибо, что мне повезло встретить таких людей. — Бог есть? — Бог есть. — Почему вы в этом уверены? — Потому что именно в вере есть смысл. Бог разговаривает через людей, которые тебя направляют, играют в твоей жизни роль учителей. И тут уже важно: воспримешь ли ты эти уроки, услышишь ли ты эту музыку? — Без музыки можно жить? — Нет. Потому что музыка — это Бог. Есть такая притча, что Бог, когда создал музыку, не знал, как соединить ее с душой. И чтобы это сделать, он запер душу в теле. Теперь музыку можно послушать. — Значит, вы уже в подростковом возрасте соединяли звучания и разные музыкальные жанры. Что было дальше? — Второй этап — это ГИТИС, мастерская Олега Львовича Кудряшова. Это человек, который, как мне кажется, тоже создал свою саундраму, просто так ее не называл. Он воспитывал авторский взгляд на музыкальный театр. Как, собственно говоря, и Марк Анатольевич Захаров, имя которого сейчас носит "Ленком". В какой-то момент Кудряшов делал своего "Евгения Онегина" (дипломный спектакль курса "Блажен, кто верует…") и дал задание: "Володь, сделай мне партитуру, разложи Александра Сергеевича Пушкина, сон Татьяны на вот эти странные звуки, посмотри, какой ритм может быть из этого". Вот тут начал зарождаться жанр саундрама. — Третий этап? — Я бы назвал его "world music". Определяющим человеком для меня здесь был Хорхе Милшберг, написавший известнейшую композицию, которую знают абсолютно все, — "Полет Кондора" (обработка мелодии перуанского композитора Даниэля Аломиа Роблеса). Аргентинский композитор Милшберг — это мастер игры на чаранго (небольшая десятиструнная гитара, сделанная из броненосца). Он новатор, — первый, кто стал играть перебором на этом инструменте, он разработал целую технику. Мы много ездили на гастроли с фольклорным ансамблем "Веретенце", и в Марселе я познакомился с семьей Милшбергов. У его сына — мультиинструменталиста Оливье Милшберга – была студия в Марселе, сделанная прямо в гроте, в пещере. И там все время собирались музыканты разных направлений — джазовых, классических, этнических. Они музицировали постоянно. Этот этап тоже очень многое мне открыл. Где-то я что-то играл на рожке, где-то — на свирельке. В этот момент понял, что человечество создало два самых главных направления в музыке: классику и этнику. Больше ничего нет. — Четвертый этап? — Это уже сама студия. Появился "Пан-квартет". Мы собрались вчетвером: Сережа Родюков, Володя Кудрявцев, Володя Нелинов и я. Как раз во Франции я заработал деньги, на которые можно было купить первую портативную студию звукозаписи. Там было восемь каналов, — то есть можно было сделать восемь наложений. Мы стали записывать разную импровизационную музыку и музыку для театра. — Получается, вы с детства выискивали необычные сочетания разных инструментов, голосов, музыкальных жанров, искали себя во множестве стран, учителей, чтобы возникла новая музыка. А что для вас входит в понятие "музыка"? — Для меня музыка — это все. Проехал трамвай, пробежала кошка… Кажется, что это вроде хаос какой-то, но если это разложишь на отдельные звуки и поместишь в партитуру, — будет музыка. Музыке подвластна даже картинка. С помощью нее можно отрицательного персонажа сделать добрым, искренним, чистым человеком, и наоборот. Музыка — это осмысленный звук. — В каком году родилась полноценная саундрама? — Я думаю, она началась со спектакля "Красной ниткой", который был поставлен в 2003 году. На сцене стояли микрофонные стойки — и больше ничего. Музыканты, артисты, звукорежиссер тоже были на сцене. Артисты создавали музыку прямо там, одновременно взаимодействуя с текстом. Тогда же родился репетиционный метод создания саундрамы. — Что он представляет собой? — Это когда музыка создается внутри репетиционного процесса. Она создается сообща. И это может быть по-разному: на одной репетиции мы пойдем от музыки к действию, на другой — от действия к музыке. — Похоже на обрядовый театр… — Все верно. Я считаю, что театр — это праздник. Они бывают веселые и грустные, как свадьбы, похороны, проводы Масленицы и так далее. Все эти действа построены по принципу театра: здесь музыканты, здесь артисты, здесь люди накрывают столы, здесь кто-то разговаривает, выясняет отношения, люди танцуют. Много импровизации, и есть общая партитура, где музыка плотно переплетена с драмой, но не как в мюзикле: отдельно говорят, отдельно поют. В этом переплетении импровизационно существует саундрамовский артист. — Какова, на ваш взгляд, роль режиссера в театре? — Для меня режиссура — это способность разглядеть талант в других. Не более того. И я всего лишь маятник, центр равновесия, третейский судья, которому нужно услышать разные мнения, чтобы прийти к окончательному варианту. — То есть актеры — это инструменты для вас? — Да. — И вы дирижируете этим оркестром? — Думаю, можно так сказать. Артисты "Саундрамы" — это сложившаяся команда, на тот момент уже 20 человек, которые переходят из проекта в проект. Коллектив сформировался, когда были первые "Гоголь. Вечера", — это примерно 2007 год. — Сейчас вы занимаете еще должность художественного руководителя Центра драматургии и режиссуры (ЦДР). Вы продолжите там работать? — Да, это принципиальная позиция. Я не могу бросить ребят. Вот сейчас первая половина дня в ЦДР, а вторая — в "Ленкоме". И наоборот бывает. — Что вы делаете, когда спектакль не идет? — Не идет, значит, надо отпустить. Но это бывает достаточно редко, я ведь готовлюсь к репетициям, у меня в голове обычно пять вариантов одной и той же сцены. — Что вы делаете с лишними людьми? Бывает ли, что кто-то из актеров вам мешает в постановке? — Лишних не бывает в "Саундраме". — А не справляющиеся бывают? — Если человек капризничает и принципиально тащит на себя одеяло, то есть внимание, — это одно. А если у человека не получается, — это другое. Если у человека действительно не получается, но есть желание быть полезным, — я помогу. Если человек капризничает и выпендривается, — его пространство самого выдавит. Впрочем, я могу сказать: "Спасибо большое, идите отдохните". Но никого не увольняю. — Вы делите артистов на талантливых и неталантливых? — Нет. Я делю их на самостоятельных и несамостоятельных. Самостоятельному артисту ты только успевай коридор выстраивать, — он сам по нему бежит. С несамостоятельным артистом работа идет дольше. Но самое интересное: очень важно, чтобы в труппе были как самостоятельные, так и несамостоятельные артисты. Несамостоятельный артист будет железно тебе держать каркас, а самостоятельный артист будет еще над этим "летать", они дополняют друг друга. А вообще, я готов работать со всеми. — Сейчас вы стали худруком "Ленкома". Саундрама придет в этот театр? — Да. Я обязательно сюда привнесу этот способ создания спектакля. — Но репертуар "Ленкома" останется? — Спектакли Марка Анатольевича останутся, а вот тот репертуар, который был создан после его ухода, будет постепенно вытесняться новыми спектаклями. И ближайшие два года, начиная со следующего сезона, буду ставить только я, но не потому что так будет всегда, а надо просто "настроить инструмент". Должно выйти как минимум четыре моих спектакля, чтобы мы могли добиться слаженности, устойчивой позиции. — Люди из команды "Саундрамы" будут проникать в театр и в старые постановки? — Я здесь открыт для разных решений. Но в первую очередь, считаю, справедливо было бы уделить внимание труппе. — Что будет поставлено в "Ленкоме" в жанре саундрамы? — Первое — это Феллини, такой авторский коллаж на основе "Репетиции оркестра". Для меня театр — это оркестр, важно, как он будет звучать. Нет больших или маленьких партий, мы играем все вместе. Для меня "Репетиция оркестра" — это также и очень важный тест для труппы. Готова ли труппа собраться целиком? Я хочу всех собрать, без исключения. — А сколько человек в труппе "Ленкома"? — Примерно 80. В нее входит и кордебалет, и хоровая студия, и музыканты. Вот когда мы все соберемся, то поймем, на что способен театр. Для этого я и делаю этот спектакль. Останется он дальше в репертуаре, не останется, — это не важно. А второй спектакль в жанре саундрамы — это "Золотой теленок" Ильфа и Петрова. Хочу, чтобы Бендер вернулся на сцену. — Дмитрия Певцова вы пригласили обратно, как и Александру Захарову. Они уже репетируют? — В марте должны выйти. В "Юноне и Авось" появится Дмитрий Анатольевич, а Александра Марковна в "Вишневом саде" — я думаю, в этот же период. Мы договорились о том, что заканчиваем дрязги, вот просто заканчиваем. Будем делать с ними и новые работы.
