Санкт-Петербургский Театр музыкальной комедии выпустил премьеру комической оперы Шарля Лекока "Жирофле-Жирофля" в постановке Геннадия Тростянецкого.
Озорная оперетта на музыку французского композитора, "извлеченная из пыльных парижских тайников XIX века", — классический образец театральной буффонады.
"Мы все творили сказку"
Постановка спектакля на сцене музыкального театра с профессиональными певцами и музыкантами — это уникальный опыт для режиссера драматического театра?
Геннадий Тростянецкий: Это, безусловно, уникальный опыт, но не первый в этом театре — несколько лет назад я поставил здесь спектакль "Белый. Петербург".
Победа на фестивале "Золотая маска", где он был представлен в семи номинациях, заслужена — монументальный спектакль, весьма драматичный по накалу. Конечно, он и музыкальный. Но "Жирофле — Жирофля" — комическая опера…
Геннадий Тростянецкий: Театр музкомедии меня не знал, и я не знал этого театра. Я пришел к директору Юрию Шварцкопфу и с лету выложил идею "Петербурга", "протанцевал" в его кабинете весь спектакль. Он выслушал и сказал: "Давайте!" И мы замахнулись на музыкальную мистерию по мотивам романа Андрея Белого "Петербург". Сложнейшего романа. Сделали. Это была лебединая песня композитора Георгия Фиртича. Возили в Новосибирск, Екатеринбург, Будапешт. За девять лет прошло 90 спектаклей…
И каждый раз — аншлаги, зал встает, устраивает овацию. И вдруг — Шарль Лекок?
Геннадий Тростянецкий: Действительно — вдруг! Год назад раздался звонок от главного дирижера театра Андрея Алексеева: "У нас идея: а не поставить ли вам оперетту, чистую оперетту — совершенно легкий жанр, где артисты поют, шутят, и танцуют?". И я с легкостью согласился на это, как оказалось, совсем нелегкое дело — где артисты поют, шутят и танцуют, при этом, заметьте — совсем без микрофонов. А иначе какой же это чистый жанр?
Зная вас давно, не сомневаюсь, что вы тщательно готовились к работе, дотошно изучили музыкальный материал, либретто.
Геннадий Тростянецкий: Именно так! Для начала я "нырнул" в историю постановок. В интернете, кстати, их не так уж много. Первое представление этой оперы-буфф состоялось в 1874 году в Брюсселе, а в России самую знаменитую постановку сотворил Александр Таиров в 1922 году. Это был яркий, эксцентрический спектакль-эксперимент с драматическими актерами на сцене московского Камерного театра, где в двух главных ролях — Жирофлеи Жирофля — блистала непревзойденная Алиса Коонен. В Москве был шок. А в Париже на гастролях театра это был единственный спектакль, за билетами на который тянулась очередь, где, как рассказывали очевидцы, были даже замечены Жан Кокто и Пабло Пикассо.
Поразительно — в юности я купил в букинистическом магазине раритетное издание 1937 года "Художники Камерного театра" с богатейшими цветными репродукциями, проложенными хрустящим папирусом, среди которых теперь с особенным волнением я открывал эскизы Георгия Якулова к знаменитому таировскому спектаклю.
Я смотрел и понимал: у нас должно быть все по-другому!
И это естественно. Театральная библиотека предоставила нам текст премьерного либретто, русский перевод, затем — русский текст 1894 года, и оба либретто отличались вялостью, надуманностью, отсутствием юмора. Вероятно, в тех спектаклях расчет был на свежую и озорную музыку Лекока. А вот для Таирова в 1922 году Адуев и Арго написали остроумнейшее либретто с игрой цитатами из мировой драматургии и массой реплик, что называется, на злобу дня. Сочиненных тонко и со вкусом. Именно это определило и наш подход к сочинению либретто, от первоначала которого мы оставили лишь главных действующих лиц да основную фабулу — сумасшедшую путаницу невест и женихов.
Авторов либретто двое — вы и Сергей Плотов. Как проходила работа?
Геннадий Тростянецкий: Сергей — блистательный поэт, драматург, неисчерпаемый кладезь юмора. К слову, мой ученик — был одним из моих студийцев, когда я работал в Омске. Именно он рискнул написать стихи к пьесе омского драматурга, актера Володи Гуркина "Любовь и голуби", и сейчас по всей стране идет этот музыкальный спектакль с его стихами.
Мне обязательно нужен собеседник, соавтор, когда сочиняется текст, а, по сути, сочиняется спектакль. Я беру на себя фабулу, диалоги, повороты сюжета — все это, как и каждая реприза, обсуждается с Сережей, но уж стихи — это абсолютная его прерогатива, он прекрасно чувствует ритм и музыку.
Ритм — бог спектакля, пульсация, его сердцебиение. Мы с Сережей, сочиняя, а это не первая наша совместная работа, жили в одном ритме. А вот с художником и хореографом — не сразу, но все же в результате на сцене возникла та среда, которая предстала красотой Сен-Лекока, как мы назвали в честь композитора остров, где происходит действие нашей комической оперы без микрофонов.
Но самой главной задачей для актеров, особенно для тех, с кем я впервые работал, была задача стать сотворцами спектакля, сочинителями своих ролей. Почувствовать иронию, изящный гротеск, перевертыш в характерах, особый контакт со зрительным залом, почувствовать работу мельчайшей детали, жеста, вскрика, неожиданного па, предложенного хореографом.
После спектаклей по произведениям Льва Толстого, Платонова, после мистерии "Белый. Петербург" — переключение на легкий жанр, наивную "опереттку" — это глоток воздуха?
Геннадий Тростянецкий: Расскажу вам такую историю. В студенческие годы мы затеяли постановку рассказа Володина "Стыдно быть несчастливым". Конечно, Александр Моисеевич казался нам недосягаемым, но все-таки мы осмелились позвонить ему. И вдруг он приглашает нас к себе домой! Был чай, разговоры об искусстве. Тогда в Театре Ленсовета только что прошла премьера "Дульсинеи Тобосской", его пьесы в постановке Игоря Владимирова, там играли Алиса Фрейндлих, Михаил Боярский. Володин спрашивает: "Как вам спектакль?" Но мы же с курса Товстоногова, у нас нос задран выше лба, а в жилах течет голубая кровь! Он слушал, слушал нас и говорит: "А мне очень понравилось! Простодушный спектакль. А ведь простодушие — это основа театра".
И с тех пор эта фраза Володина прочно запала мне в душу. Ясно ведь, где корень этого володинского определения Театра. Значит — сокровенный. Значит — искренний. Значит — непосредственный, то есть, без помощи каких-то особенных средств, пусть даже изысканных. А непосредственно, от сердца к сердцу.
Не это ли есть та самая "простота", искомая каждым поэтом? То самое "легкое дыхание", пронизывающее воздух того самого "легкого жанра", где даже тишина, в которой не звучит ни единой нотки, тоже есть музыка?
Помните, у Толстого в "Войне и мире"? "Все мысли, которые имеют огромные последствия, — всегда просты"…
Надо, чтобы с первой секунды зрительская душа откликалась. У нас ведь много юмора — это замечательный мост между сценой и зрительным залом. Если зритель смеется, если испытывает радость, если узнает себя в нелепостях и чудачествах персонажей, а то и в их гневе и недоброте, если есть мгновения, когда замирает его сердце, — разве это не есть "огромные последствия" нашей работы, о которых мы мечтали, когда репетировали комическую оперу-оперетту Шарля Лекока "Жирофле-Жирофля"?
Именно эти наивные, простодушные мысли определяли нашу работу с актерами, художниками, хореографами, с дирижером Алексеевым, с бутафорами, реквизиторами, музыкантами, костюмерами, хористами, портными, гримерами, балерунами, настройщиками роялей и застройщиками декораций. Как оказалось, мы все творили сказку. Где есть остров, слон, верблюд, велосипед, воздушный змей, пираты, самокаты, парашюты, чудеса, принцессы и нестрашные злодеи. Детство? Ну, такие серьезные взрослые люди! А откуда же тогда в нашем спектакле фраза Карлсона: "Он улетел, но обещал вернуться"?
Мастерская Тростянецкого — пятый набор
Вы снова набрали курс в РГИСИ?
Геннадий Тростянецкий: Да, это уже мой пятый набор. Первый был в 1996 году. Тогда режиссерский курс остался без педагога, мне позвонили ректор Сундстрем и завкафедрой Додин: "Придется взяться вам". И я взялся. Предложил свою, довольно рисковую программу. Она дала существенный результат: мы всем курсом ездили в США, был совместный проект с Йельской школой драмы — выпустили спектакль "Ревизор" по режиссерским записям знаменитого спектакля Мейерхольда, достойно представляли нашу театральную школу, наш институт.
Потом был второй набор, актерско-режиссерский. А далее — пауза, затянувшаяся на 12 лет. Театр изменился. Круто. Жизнь изменилась. О чем говорить с ребятами? Чему их учить? Да имею ли я право на это?..
И опять был звонок от Додина, и снова я набрал курс. Звучали аргументы: у предыдущих выпусков мастерской 100-процентная результативность — никто не работает менеджером или метрдотелем,-играют на сцене, снимаются в кино, работают на телевидении, возглавляют театры.
Какое оно — будущее нашего театра? Говорят, большинство сегодняшних абитуриентов — неинтересная, малообразованная, нечитающая 17-летняя поросль…
Геннадий Тростянецкий: Совершенно не так. Просто читают другое и по-другому. Что касается поросли — вы правы. Это поразило всех педагогов мастерской. У нас на товстоноговском курсе набора 1974 года из двенадцати человек десять были с высшим образованием. А сейчас много совсем юных. При этом весьма сообразительных, хватких, чаще — более желающих, чем расположенных, есть — мечтавшие со школьной скамьи, есть — решившие месяц назад. Интересно, что ни то, ни другое может никак не влиять на результат.
Всего было подано около 350 заявлений. Принято на курс 18. Со всей страны ребята: Иркутск, Липецк, Москва, Питер, Набережные Челны, Новосибирск, Казань, Хакасия, Сербия…Парень и девушка из Китая, кстати, очень способные.
И снова преобладают девушки? Об этом говорят режиссеры театра и кино.
Геннадий Тростянецкий: Сейчас настало время, когда возможность высказаться не зависит от гендерной принадлежности. У нас наоборот — парней больше.
Экзамены (мы их называем творческие туры) длились две недели и, по сути, содержат в себе весь план дальнейшего обучения, а семестры становятся продолжением вступительных экзаменов. Надо понимать, что "обучение", "учить" — относительные понятия, известно: научить режиссуре нельзя, но научиться можно. Чему?
Вот вы вытаскиваете билет, а там пословица: "На воре шапка горит" или: "Горя бояться — счастья не видать", у вас час времени и двое-трое таких же, как вы, поступающих абитуриентов. Будьте любезны, сделайте этюд, то есть короткую сценку на пять минут на эту тему, да чтобы было интересно, да с юмором, да хоть с каплей смысла.
Или: напишите за полчаса рассказ страницы на полторы, последняя фраза которого, скажем, такая: "И тут я понял, что мне пересадили не ту голову" или: "А мне казалось, что я очень люблю этого человека". Еще задание: поставить хокку, чудный японский стих из трех строк.
С каждым туром напряжение нарастало, народу оставалось все меньше, и четырем группам по пять-шесть человек был дан день для подготовки десятиминутного спектакля про небольшие петербургские мосты: Львиный мостик — для одних, Банковский — для других…
И, наконец, коллоквиум. Почему — режиссура? Сколько действующих лиц в басне "Ворона и Лисица"? Какие качества в себе вы цените? А в людях? Почему — Печорин, а не Петров или Сидоров? С чем вы никогда не сможете смириться? "Пушкин — наше всё" — вы согласны с этим?
Невозможно забыть глаза ребят за минуту до объявления результатов…
Поступившие получили задание на лето. Называется оно "Моя биография". Каждый раз на первом курсе мы даем такое задание: вы узнали наш институт, а институт еще вас не знает. У вас есть месяц. Познакомьте нас с папой, мамой, дядей Борей, собачкой Тузиком, вредным соседом или любимым учителем. Нырните в историю своей семьи. Будете поражены. Поговорите с родителями: детство, юность, первый поцелуй, предательство, победа…Сделайте спектакль на десять минут в стиле того театра, о котором мечтаете. Без особых декораций, с минимумом реквизита. Как говорил Немирович, выходят двое, расстилают коврик, и начинается Театр.
Вы часто цитируете своего учителя Товстоногова. А спрашивают вас студенты: "По какой системе вы будете нас учить? По Станиславскому? Мейерхольду? Михаилу Чехову?.."?
Геннадий Тростянецкий: Не спрашивают. Доверяют. И если мы попытаемся нащупать путь к индивидуальности каждого из них, к их собственному Театру, тогда мы оправдаем их доверие. Пусть для этого потребуется 18 систем. Философа Мамардашвили как-то спросили: "Мераб, как вы определите, что такое человек?" И дорогой моему сердцу Мудрец ответил: "Человек — это попыткастать человеком". Кто такой режиссер? Это попытка стать режиссером. Но и кто такой ученик? Это попытка быть Учеником.
За что возьметесь уже осенью?
Геннадий Тростянецкий: За просмотр "Моих биографий". Ребята сами должны понять, что им удалось, а что — нет. И из этих проб и попыток должна родиться идея большой работы, охватывающей все тренинги: по движению, вокалу, работе с предметом, сценической речи, пантомиме, актерскому мастерству… Но вначале нужно сделать этюд, небольшую сценку. Пустая площадка, белая стена и коврик. И все, ничего более. Кроме того, что вызовет в смотрящих волнение. Например, радость и веселье — это, согласитесь, немало. От сердца — к сердцу.
К слову
В октябре спектакль "Белый. Петербург" отправится на гастроли в Москву. Показ состоится на сцене театра "Новая Опера" имени Е.В.Колобова 25 октября.
