Самарский оперный театр изобретательно обновляет репертуар навстречу пушкинскому юбилею. Предприняв историческое путешествие длиною в два десятка лет с берегов Камы на волжские берега, «Евгений Онегин» появился в афише труппы «Шостакович Опера Балет». За дирижерским пультом худрук театра Евгений Хохлов, режиссер-постановщик — Георгий Исаакян.
В конце прошлого века Георгий Исаакян дерзнул представить в свете рампы всю оперную пушкиниану. Большинство спектаклей родилось в Перми: «Борис Годунов» Мусоргского, «Пир во время чумы» Кюи, «Каменный гость» Даргомыжского, «Скупой рыцарь» Рахманинова, «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова. И уже потом появились «Мазепа», «Пиковая дама» и «Евгений Онегин» Чайковского, путешествуя от Екатеринбурга до Ростова-на-Дону. И представление каждой превращенной в оперу из пушкинских трагедий — «маленькой» или «большой» — это был путь из пункта «весь Пушкин» в точку личного, глубокого, иногда крайне болезненного осмысления «мой Пушкин».
Выбор Самары для премьеры в формате возобновления именно «Евгения Онегина» понятен и идеально вписывается в контекст истории отечественного театра. Это одна из самых эмблематических русских опер, и возникающие периодически попытки возвращения к самым когда-то значимым и интригующим ее постановкам уже стали традицией. Множество раз режиссеры брались за реконструкцию легендарного спектакля Константина Станиславского, а в новейшей истории повторяли на сценах разных стран постановку Дмитрия Чернякова. И в этом контексте работа Георгия Исаакяна — необходимое звено в цепочке преобразования нашего восприятия и вечного пушкинского сюжета и нашего безумного времени.
Нет режиссера, который мучительно не стремился бы спасти Ленского
Георгий Исаакян ставит красивый спектакль, немного в чеховских тонах. На сцене предельно условное, аллегорическое пространство: декорации художника-постановщика Вячеслава Окунева создают сдержанную, но при этом вполне выразительную атмосферу с очевидным поклоном в сторону литературы: именно текст романа — «быстрый карандаш», летящий (и не всегда разборчивый) почерк поэта становятся камертоном бытования героев, и тут творение Пушкина «заговаривает» конгениальным языком музыки Чайковского при максимальной корректности режиссерских вторжений и преображений.
Уже первый дуэт — матушки Лариной (Ирина Янцева) и няни Филиппьевны (Наталья Фризе) — задает очень точную смысловую интонацию… Сцена уставлена гигантскими книжными шкафами, и Татьяна не раз берет в руки томик, будто старается физически «считать» повороты собственной судьбы… Практически нет режиссера, который мучительно не стремился бы спасти Ленского. Режиссер в момент дуэли разворачивает огромную белую простыню между стреляющими, как бы подчеркивая, что Онегин стреляет в друга не глядя. И со всей условностью театра простыня остается нетронутой, а поэт падает замертво, и черные листки, как вороны, в этот момент кружатся над сценой.
Иногда возникает ощущение, что действие почти останавливается, как будто режиссер несколько раз дает шанс героям одуматься и развернуть сюжет. Но тщетно. Письмо Татьяной уже написано, Ленского не воскресить и «прошлого не воротить»…
«Лирические сцены», как обозначен жанр композитором в партитуре, на самом деле требуют от солистов и вокальной зрелости, и подлинного драматического мастерства. Из-за этой «антитезы», заложенной в опере, у певцов возникает немало трудностей как музыкального, так и актерского свойства. При этом солистов очень часто выручает оркестр, как формально-технически, так и своей эмоциональной наполненностью, которая не знает пауз и развивается точно по нарастающей. В то время как солистам обоих премьерных составов лирическое начало дается убедительнее драматического финала. При этом очевидно, Татьяна Анастасии Лапа и Онегин Максима Сударева или Ленский Ивана Волкова и Ольга Анны Костенко с опытом и счастливо вытянутым жребием могут достичь безоговорочного успеха в постижении «энциклопедии русской жизни».
